– Служащий ликвидационного Корпуса обязан… Проходить процедуры согласно распорядку, у-установленному командиром роты, а также по прямому указанию вышестоящего по званию… Но… но не реже одного раза в установленный период, равному… равный двум семисменкам.

– На меня смотреть!

Вова понимал, куда косится боец. Возвращение Башки в казарму стало событием: он сразу собрал вокруг себя немногих, кому было положено сейчас отдыхать после зачисток. Даже спящих разбудил.

Стоял на широко расставленных железяках, довольно лыбился и смолил папиросу, франтовато отводя локоть.

– Смотри, как похорошел, не узнать, – цокал языком Хохол. – На казенных харчах харю отожрал, вы поглядите!

Заросшее рыжеватой щетиной лицо Башки действительно посвежело. Было в его глазах что-то чуждое этим стенам, что-то такое, о чем если позабудешь, то не придашь поначалу значения, как оставленным в тумбочке папиросам, но заметишь у других – из головы уже не выбросишь.

Башка родился, как принято говорить, за закрытой гермой. Железки в блоках штука редкая, гражданские чаще мрут, чем дожидаются. У Службы быта и ликвидаторов очередь отдельная, но и она может растянуться на многие циклы: пока по бумагам все провести, пока мастеров нужных подобрать, материалы опять же редкие, так просто на складах не валяются.

А Башке свезло. Не прошло и квартала, и вот он – стоит, новеньким железом щеголяет. То одну ногу поднимет, крутанет стопой – плоской дугой без пальцев, то другую назад отведет, замрет так, баланс удерживая. Присядет, встанет, предлагая мужикам послушать, как тихо сгибаются колени.

– Тут датчиков всяких больше, чем на этажах, – хвастался Башка. – Давления, сопротивления, угловой скорости… Ну или какой-то такой фигни, короче.

– Зато грабли твои смердеть больше не будут, – хихикнул Хохол. – А то хоть резину перед отбоем не снимай.

– …служащему запрещается перед процедурами принимать препараты и вещества, содержащие в себе…

– Ладно, вольно. – Вова махнул рукой, давая солдату спрыгнуть с турника и размять затекшие плечи. – Свободен.

– Вовчик! – Башка помахал ему рукой, небрежным жестом затушил окурок о протез. – Признавайся, думал уже остаться единственным ефрейтором в роте? Думал, а?

– По ночам только о тебе и думал, красавица.

Ликвидаторы загудели.

– Скажи лучше, – продолжил Вова, подходя ближе, – если тебя теперь в цветмет сдать, сколько нам сухарей отсыпят?

Бойцы сразу принялись накидывать варианты:

– Пять кило, не меньше!

– Да тут рафинадом не стыдно брать!

– Не! – осклабился Башка. – Эти точно никто не заберет.

Вова притянул его к себе за шею, костяшками пальцев взъерошил короткие волосы.

– Башка-а-а! Рад, что ты здесь, обосранец.

– Тебя тут одного оставь. – Башка вырвался из захвата. – Совсем зелени продыху не…

И тут же рухнул от Вовиной подсечки.

– Ух, сука-а…

– Слабо твои железки что-то держат. – Вова покачал головой, помог ефрейтору подняться. – Этажи потянешь, дорогуша?

– Не сомневайся, – хмыкнул тот, засовывая в зубы новую папиросу. – Буду давить тварей…

Повторил с нажимом:

– Давить и давить. Да, вторая рота? Будем давить?!

– Да! – ответил ему десяток глоток.

Вова заложил руки в карманы и ухмыльнулся, пробежавшись по казарме взглядом. Четверо салаг, которые едва научились держать грабли, тянули тощие кулачки к потолку и кричали вместе со всеми. Лишь Чертила, уже успевший показать себя в штурмовом отряде, сидел отдельно и что-то заштриховывал в блокноте с такой силой, будто намереваясь стереть бумагу в пыль.

– Давить, вторая рота? Будем давить?!

– Давить!

– Давить!

– Давить!

***

Лифт. Кнопка «СТОП» запала в панель, и Вове пришлось стоять в дверях, не давая створкам сомкнуться.

В стенах гудели насосы. По лестничной площадке толстыми серыми кишками тянулись шланги, уходили по лестнице вниз.

– А вот еще слыхал от мужиков из четвертой роты, – продолжал травить Хохол, сидя на корточках. – Говорят, рядовой в соседнем килоблоке… Ну знаешь, там, что выше двухтысячных. Так вот, салага у них перестал на процедуры ходить. И крыша у него знатно поехала. С огоньком, что называется! Вернулся он, значит, после очередной зачистки, тихий вдруг такой. Говорят, вечно дерганый раньше был, суетливый, а тут само спокойствие. Заартачился в оружейке, мол, не буду автомат сдавать, спать с ним пойду. Самосбор, говорит, никогда и не заканчивался, он на всех этажах одновременно и уже давно. А значит, твари могут в любой момент из углов полезть.

Хохол смачно облизал самокрутку, положил в рот и полез в карман за спичками.

– Сержант этому чудику, ясно дело, попытался втолковать, мол, попутал ты гермы, братан, ослушаться прямого приказа. А тот тянуть не стал, снял Ералашку с предохранителя и… – Хохол махнул рукой. – В общем, восьмерых успел положить. Своих же. Представляешь?

Вова затянулся кисловатым дымом – махра, что ли, отсырела? Ефрейтор байки Хохла слушал хоть и с любопытством, делать ведь все равно больше нечего, но на веру их принимать давно перестал. Не мог представить, как это – сачковать процедуры. Да и зачем?

Вова поморщился: шланги мерзко чавкали, прогоняя через себя вязкую массу, которая совсем скоро застынет намертво очередным саркофагом. Он старался отвлечься, представляя лицо с фотографии: тонкая линия губ, россыпь веснушек на щеках, медные кудри спадают на плечи… И глаза. Цвета свежей морилки. Ни у кого в Гигахруще нет таких карих глаз!

Насосы затихли, в шлангах перестало чавкать. Это значит, что этажом ниже уже забетонировали выходы к лифтам и лестничной площадке.

«Приложение к уставу двадцать один, пункт три точка четырнадцать: в случае невозможности устранения последствий Самосбора служащие ликвидационного корпуса обязаны обеспечить опечатку отдельных жилищных ячеек, этажей, блоков…»

Сколько раз за последний цикл Вове приходилось сталкиваться с «невозможностью устранения», он бы не взялся подсчитать. Частоту Самосбора не предсказать, но на подконтрольных этажах он не давал второй роте продыху. Вчера они потеряли Криворота, но смогли отбить «грязные» цеха промзоны. Рядового, чье имя Вова снова забыл, буквально перемололо в фарш всего спустя две семисменки после снятия гипса.

Сегодня они потеряли еще двоих – тот предел, после которого, оценив потери реальные и прикинув вероятные, командование принимает решение. Все реже в пользу этажей.

– Эй, хлопец, ты чего? – Хохол уже успел докурить и надеть противогаз и теперь смотрел на застывшего в углу Чертилу.

До этого момента тот стоял молча, так и не сняв резины, пялился себе под ноги, опершись на грабли. Бойца уже было не назвать зеленью, он пережил всех новобранцев из своего призыва.

И сейчас он вытянул руку с широко разведенными пальцами, все так же не поднимая головы, чтобы в следующую секунду ударить себя со всей дури по затылку. И еще раз.

– Э, хорош, – сказал Вова и потянулся к автомату. На всякий случай.

Ефрейтор знал, что вряд ли причиной странного поведения стало случайное заражение. Он смотрел на Чертилу, который лупит сам себя, и все понимал. А еще ему думалось, что Хохол заливал про бойца, избегающего процедур. Может, и расстрелял кто-то сослуживцев, но дело там было явно в другом.

Потому что он сам, Ермолаев Владимир, еще может справиться с тем, что видит на этажах каждую