Вид у него усталый и больной. Оукли тянет меня к стульям у стены и, сев, хлопает себя по бедрам. С легкой нерешительностью я сажусь на него как можно ближе к коленям. Он крепко обнимает меня здоровой рукой и кладет подбородок мне на плечо.

– Не переживай насчет моей боли, Ава. Врач быстро дал мне обезболивающее. У меня ушиб копчика и вывих ключицы. Я бы обошелся без прикушенного во время падения языка, но ничего серьезного. Я везунчик.

Я киваю.

– Надолго ты выбыл?

– Если выздоровление пойдет хорошо, три или четыре недели.

– Значит, ты снова будешь играть после рождественских праздников.

– Угу. Такая цель. Мне все равно надо поехать в больницу, чтобы сделать рентген и удостовериться, что больше нет никаких травм, но врач был вполне уверен, что это вывих, – бормочет он, скользнув большим пальцем под мой свитер и ведя вдоль пояса моих штанов.

– Нам стоит ехать, пока ты не уснул на этом стуле.

– Ты поедешь? – тихо спрашивает он, прижимаясь щекой к моему уху.

– Да. Кто еще проследит, чтобы ты не затеял еще один спор с сестрой?

Его смех не более чем вялое урчание, и я испытываю облегчение, когда дверь осторожно открывается и заглядывает Энн. На ее лице мелькает восторг от увиденного, и она улыбается мне.

– Готов? – спрашивает она.

Оукли не отвечает, и мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, что его рубит. Я хлопаю его по бедру.

– Да. Он готов.

Глава 22

Оукли

– Это отстой, – снова ворчу я.

Сирена возвещает третий подряд проигрыш «Сэйнтс» за последние две недели.

Досада словно колика в боку, которая никак не проходит. Команда отлично начала этот сезон, ее статистика была более впечатляющей, чем у половины Западной лиги. Мы играли как настоящая команда, и в каждой игре все игроки демонстрировали свои лучшие качества. А что сейчас? Они вялые, медлительные. Страсть, драйв ушли. Раз, и все.

То, что должно было стать лучшим за много лет открытием сезона, ускользает, как песок сквозь пальцы.

– Они играют так, будто не спали целую неделю, – вздыхает Ава.

– Может, тебе стоит сходить в раздевалку и сказать что-нибудь? – предлагает Морган.

Она смотрит на Мэтта со смесью раздражения и сочувствия, когда он поднимает правую перчатку, чтобы поймать шайбу, но сильно промахивается. Снова звучит сирена, и команда противника получает еще одно очко.

Я хмурюсь:

– Это дело тренера.

Ава кладет ладонь мне на бедро.

– Думаю, это неважно. Твои слова могут стать тем, что им нужно для победы.

– Она права, – говорит Морган. – Мэтт уже давно столько не пропускал. В худшем случае после разговора они не станут играть лучше. Но они и так играют дерьмово. Хуже просто некуда.

Я смотрю на Аву и чувствую себя увереннее, когда вижу, что она улыбается мне. Она кивает и сжимает мою ногу.

– Попробуй. Я дам знать, если мы уйдем со своих мест.

Морган права. Вреда не будет. Приняв решение, я наклоняюсь поцеловать Аву в щеку, чувствуя губами ее тепло, а затем оставляю девушек смотреть на это безобразие.

Я натягиваю бейсболку пониже на лицо в попытке ускользнуть с трибуны незамеченным и почти кричу от радости, когда мне это удается. Я быстро добираюсь до раздевалки и, зайдя внутрь, обнаруживаю, что она все еще пуста.

В воздухе витает резкий запах пота и разочарования, пока я сижу на одной из скамей между шкафчиками и жду. При виде чистого свитера с фамилией «Хаттон» в моем шкафчике у меня сводит живот.

Испытывать чувство вины сейчас несправедливо по отношению к себе, но, слушая сигнал об окончании второго периода, я ничего не могу с собой поделать. Команда нуждается во мне, а я сижу здесь и абсолютно ничего не делаю.

Тишину нарушают крики, и в раздевалку вваливаются угрюмые, разозленные хоккеисты. Им требуется одно мгновение, чтобы осознать мое присутствие, и как только они это понимают, стыд гасит их ярость.

Мэтт заговаривает первым:

– Не трать силы, Ли. Мы и так в курсе.

Последним входит тренер с гримасой отвращения на лице. Как только наши глаза встречаются, он хмурится еще сильнее.

– Кто хочет рассказать Хаттону, почему мы сегодня проигрываем с разницей в восемь шайб?

Он обводит раздевалку взглядом, поочередно останавливаясь на каждом игроке.

Когда никто не отвечает, он спрашивает:

– Нет желающих?

Я вздрагиваю от обжигающей ярости в его словах.

– Отлично. Это сделаю я. Мы проигрываем, потому что вы играете так, будто не хотите здесь быть. Вы играете так, будто вам плевать на команду и на наши шансы на чемпионство! Мне следует отправить половину из вас на скамейку запасных до конца этого чертового сезона за то дерьмо, которое вы там вытворяете. Вы позорите себя. Вы позорите болельщиков и наш город. Вы этого хотели?

Команда молчит.

– Этого вы хотели? – рявкает тренер.

– Нет, тренер!

– Хотите, чтобы ваши болельщики сегодня пошли домой и говорили о том, как вы их разочаровали?

– Нет, тренер!

– Хотите разочароваться в себе?

– Нет, тренер! – На этот раз они кричат.

– Тогда соберитесь. Вы играете не как команда, укомплектованная перспективными хоккеистами. Продолжайте играть в том же духе и можете распрощаться со своими шансами попасть в НХЛ.

Тренер поворачивается ко мне и кивает на пустое место рядом с собой.

– Хаттон. Подойди.

Я без колебаний присоединяюсь к нему. Он сжимает планшет в руках до побелевших костяшек.

– Встряхни их. Я вернусь.

На этом он оставляет нас одних. Ощущая дискомфорт, я тру влажную кожу у основания шеи. Товарищи по команде смотрят на меня со странным отчаянием, как будто надеются, что я смогу каким-то образом изменить их игру. Я сглатываю.

– Я пришел не для того, чтобы указывать вам, что делать. Вы более чем способны понять это самостоятельно, – нервно начинаю я. Тяжесть ожиданий давит на грудь, и мой следующий вдох получается неровным. – Наверное, я просто хотел сказать, что никогда не играл с командой лучше. Никогда. Наша химия на льду непобедима, и я очень благодарен, что получил возможность играть с вами, ребята.

Но какую команду я вижу сегодня вечером? Это не моя команда. Мой вратарь не пропускает сейвы ловушкой, а мои защитники не наносят грязных ударов. Мои нападающие не отдают шайбу во время выхода к воротам и не спотыкаются о собственные коньки. Моя команда не играет без страсти и уверенности. Итак, в чем проблема?

Несколько пар глаз утыкаются в резиновый пол, некоторые отказываются отводить взгляд. Я стараюсь не думать о Дэвиде или о том,