мере в этом я не могу ее упрекнуть.

Я ненавидела, что в церкви мне приходилось пристраиваться на задние сиденья, чувствуя, как остальные прихожане шарахаются от меня, если я сажусь на ту же скамью. Но я знала, что должна ходить, так же, как мы всегда ходили с мамой, чтобы не попасть под церковный суд.

Услышав последние слова преподобного Гуда, обвинитель стал похож на кота, которому преподнесли блюдо со сливками.

– «По крайней мере», преподобный? А в чем же вы могли бы упрекнуть ее?

– В маленькой деревне можно услышать всякое, – ответил он. – Как и ее мать, Альта лечит больных. Иногда это дает положительные результаты. В свое время она выходила многих жителей деревни.

– «Иногда» это дает хорошие результаты? А что в других случаях?

– Иногда пациент умирает.

Я вспомнила последнюю смерть, которой была свидетельницей, до смерти Джона. Это был отец Бена Бейнбриджа, Джеремайя. Ему перевалило за девяносто, и последние два десятка лет он был самым старым жителем Кроус-Бек. Его разум давно угас, осталось только тело. Голубые глаза помутнели, и я помню, как смотрела в них, сидя у его смертного одра, и думала, видит ли он что-нибудь в мире за пределами этой жизни. На последнем вздохе он произнес имя своей жены, и его тело задрожало, как листья на ветру. Это была старость. И только. Здесь я ничего не могла сделать, только облегчить боль умирания.

Эту смерть нельзя было повесить на меня. Эту – нет.

Были и другие. Бывало, кожа пациента была настолько белой от приближающейся смерти, что я знала, что почти ничего не смогу сделать. Жена Мерривезера, умершая при родах: ее кровь липла к моим рукам, а младенец был лишь узелком неподвижной плоти. Им я уже не могла помочь.

Я ждала, что священник начнет перечислять эти смерти. Но он не стал этого делать. Ведь стоя у могил этих умерших, он говорил их семьям, что смерть их родных – часть Божественного замысла. Наверное, теперь, после того, как он поклялся на Библии, было бы не очень правильно говорить, что замысел Божий заключался в том, что их убила ведьма.

– Иногда они умирали, – продолжил он. – Хотя смерть ждет всех нас, как и воссоединение с нашим Отцом Небесным, если мы жили праведно.

Я почувствовала, что на зрительских местах стало неспокойно. Люди пришли не для проповеди. Кто-то кашлянул, кто-то хихикнул. Я увидела, как один судья наклонился к другому и что-то шепчет ему.

Священник поставил обвинителя в трудное положение. Но ему было необходимо, чтобы церковь поддержала его в вопросе колдовства.

Он прошелся взад-вперед.

– Благодарю вас, преподобный. И спасибо за великую услугу, которую вы оказали своей стране и королю, сообщив об этом преступлении. Ведь это вы, не так ли, написали мне о своих подозрениях по поводу ведьмы в Кроус-Бек? И что есть подозрения, что эта ведьма причастна к смерти Джона Милберна?

– Да, – медленно сказал священник. – Это был я.

– Преподобный, – сказал обвинитель. – Вы видели тело Джона Милберна?

– Да, видел. Его раны были в высшей степени тяжелые.

– И вы подводили обвиняемую к его телу, чтобы посмотреть, не пойдет ли кровь при ее прикосновении?

– Нет, сэр.

– Но, преподобный, разве это не было бы убедительным доказательством убийства? Почему же это не было сделано?

– Господин Милберн был уже похоронен к тому времени, как подозрение пало на обвиняемую, сэр. Его вдова пожелала, чтобы мы сделали это достаточно быстро, чтобы он поскорее воссоединился со своим Создателем.

– Спасибо за это объяснение. Могли бы вы рассказать суду, как так получилось, что подозрение пало на обвиняемую? Что послужило причиной вашего заявления?

– Кое-кто из прихожан рассказал мне о своих опасениях. Он был уверен, что в результате сговора с дьяволом невинный человек лишился жизни. Этому прихожанину хотелось исполнить свой долг перед своим Господом и Создателем.

– И кто же из прихожан к вам обратился?

Преподобный Гуд помолчал, прежде чем сказать суду, кто навел на меня подозрения. Кто приговорил меня к тому, что днем я сидела на холодной жесткой скамье подсудимых, а ночью мне снились сны о смерти.

– Это был тесть покойного, – наконец ответил он. – Уильям Меткалф.

В зале суда стало шумно, шепотки со стороны зрителей звучали, будто гул сотен насекомых.

Обвинитель закончил с преподобным Гудом. Священник медленно спустился с трибуны, и в его неуверенных движениях я увидела возраст. Внушительная фигура, которая запомнилась мне с детства, уменьшилась в размерах. Вскоре он тоже начнет свое путешествие из этого мира в мир иной. Интересно, что его ждет там?

Меня отвели обратно в темницу. Для меня ночь уже наступила.

23

Вайолет

На следующее утро Фредерик не спустился к завтраку.

Вайолет начала было переживать, но на обеде он появился, весь бледный и зеленый. Он едва прикоснулся к еде, съев только небольшой кусок оставленного миссис Киркби пирога с кроликом, после чего скрестил вилку и нож на тарелке.

– Вчера они прикончили целую бутылку портвейна, – зашептал ей на ухо Грэм, когда они выходили из столовой. Грубые нотки в его голосе подсказали Вайолет, что он ревнует. – На самом деле мне кажется, он выпил больше Отца.

– Не суди так быстро, – прошипела в ответ Вайолет. – Он сражается на войне. Представляю, как это изнуряет. По-моему, он заслужил бокал-другой.

Они задержались, наблюдая, как Отец с Фредериком идут впереди. Отец положил руку на плечо Фредерика («Отлично, а то бы он свалился», – сказал Грэм) и принялся показывать ему различные предметы обстановки в прихожей, словно какой-то торговец.

– Это, – сказал Отец, указывая на довольно громоздкий приставной столик, – оригинальный якобинский столик. Стоит по меньшей мере тысячу фунтов. Его заказал наш предок, третий виконт, в 1619 году. Тогда на троне был Яков I, хотя, учитывая твой интерес к истории, ты и так знаешь об этом.

Отец сиял. Грэм закатил глаза.

– Странным он был, король Яков, – сказал Фредерик. – Он считал себя охотником на ведьм. И написал книгу об этом, вы знали?

Отец помрачнел и, отодвинувшись от Фредерика, продолжил экскурсию, как будто не услышал вопроса.

– Эти часы, – сказал он, показывая на отделанные золотом каретные часы с резными херувимами, – были подарены моей матери ее тетей, герцогиней Кентской, на ее двадцать первый день рождения…

– А мне никогда ничего такого не рассказывал, – пробормотал Грэм. – Можно подумать, это он сын и наследник.

Позже они пошли играть в «шары» на лужайке перед домом, и Вайолет подумала, что Фредерик, видимо, забыл о своем