Кейт видела только в старых фильмах и антикварных магазинах; комната словно погружена в туманное сияние. Кейт вдруг понимает, что он живет в этой комнате. Только в этой комнате.

– Они не могут – не смогли бы – проникнуть внутрь, – говорит старичок, как будто читая ее мысли. – Я все сделал для этого.

Он показывает на дверь, и Кейт, обернувшись, видит, что над ней прибит рулон ткани, еще один натянут на петли. Повернувшись обратно, она неожиданно понимает, почему в комнате так темно: окна за изношенными заплесневелыми шторами заколочены.

Старичок садится за стол, медленно погружая себя в кресло с высокой спинкой; кожа на кресле покрыта плесенью.

– Присаживайтесь, – говорит он, показывая на небольшое кресло напротив стола. Кейт садится, поднимая вокруг облако пыли. Она подавляет кашель.

– Как, вы сказали, вас зовут? – спрашивает мужчина. Его четкий классический прононс неприятно контрастирует с потрепанным внешним видом и даже настораживает. Кейт замечает, что руки у него трясутся, а взгляд без конца обшаривает комнату. «Он выискивает их», – догадывается она. Насекомых. Волосы у нее на затылке встают дыбом.

– Кейт, – говорит она с нарастающим беспокойством. Ей хочется уйти отсюда, подальше от этого человечка с его пустым взглядом и животным запахом. – Кейт Эйрс.

Он подается вперед, тонкая кожа на лбу собирается в складки.

– Вы сказали Эйрс?

– Да, моего дедушку звали Грэм Эйрс, – объясняет она. – По-моему, он жил здесь, когда был ребенком. Со своей сестрой Вайолет. Вы… мы… родственники?

Кейт не уверена, на самом деле или ей только кажется, но при упоминании ее двоюродной бабушки его руки затряслись еще сильнее, костяшки пальцев побелели.

– Их было так много, – он облизывает бледные потрескавшиеся губы. Он говорит так тихо, что до нее не сразу доходят его слова. Сейчас он смотрит куда-то мимо нее, глаза будто остекленели. – А потом рой…

О чем он говорит?

– Рой?

– Самцы берут самок… а потом эти яйца, повсюду… слоями, на всех поверхностях…

Кейт охватывает сомнение. Этот человек – кем бы он ни был – явно болен. То, как он говорит, то, как он живет… ему нужна помощь, нельзя приставать к нему с вопросами. У него явно… расшатана психика.

Но как только она поднимается, собираясь уйти, его взгляд фиксируется на ней с удивительной ясностью.

– У вас есть ко мне вопросы?

Возможно, он не настолько лишился рассудка, как она подумала. Конечно, она понимает, что ей лучше уйти… но она приложила усилия, чтобы добраться сюда: через эти головокружительные холмы, через лес. От пары вопросов наверняка не будет такого уж вреда…

Она делает глубокий вдох, стараясь не думать о затхлости воздуха.

– На самом деле мне бы хотелось спросить – можете ли вы мне рассказать что-нибудь о дедушке и его сестре? Они оба умерли, и мне не кого расспросить о них. Мой папа тоже умер… и я… в общем, я надеялась, вы можете рассказать мне о них.

Мужчина энергично трясет головой, будто пытаясь вытряхнуть ее слова из ушей.

– Мне ужасно жаль, – говорит он. – Моя память уже не та, что была.

Кейт оглядывает комнату. На полках стоят старинные книги, их корешки потрескались и покрыты пылью.

– О, – говорит она, слыша в собственном голосе разочарование. – А что бумаги? Может быть, есть какие-нибудь записи, которые я могла бы посмотреть? Свидетельства о рождении, фамильное дерево, что-то в этом духе? Письма?

Мужчина снова трясет головой.

– Все это записи о ведении хозяйства, бухгалтерские книги, – говорит он, видя, что она смотрит на полки. – Боюсь, в них нет ничего, что могло бы вам помочь. Остальное… исчезло. Насекомые…

Он вздрагивает.

– О, всё в порядке, – некоторое время Кейт сидит молча. Она чувствует укол жалости к этому человеку, такому одинокому в этом огромном доме, где вся его компания – мертвые насекомые и старые бухгалтерские книги. – Что случилось? Я имею в виду насекомых. Должно быть, это было ужасно. Я сама не очень люблю насекомых. Вы вызывали дезинсектора?

Мужчина уставился в пустое пространство над ее головой, глаза превратились в два темных омута. Отвечает он совершенно изменившимся голосом: только что он звучал холодно и властно, а сейчас неуверенно дрожит.

– Я возношу хвалу небесам, – говорит виконт еле слышно. – Господь услышал мои молитвы. В прошлом августе они все начали умирать – это был самый сладкий звук на свете – когда их трупики падали на пол. Будто дождь на иссушенную землю. Тогда я понял… что она наконец освободила меня.

– Простите, что вы имеете в виду? Кто вас освободил?

В ожидании ответа она пытается вздохнуть поглубже – воздух слишком спертый. Как он это выносит? Она расстегивает молнию на дождевике, чтобы хоть немного избавиться от удушья.

Внезапно мужчина подскакивает на кресле. Она понимает, что теперь он смотрит прямо на нее.

– О господи, – говорит она, поспешно вставая. – Сэр? С вами все в порядке?

Он поднимает руку, показывая прямо на нее. Кейт видит, что пальцы у него снова дрожат. Ногти желтые и кривые, под них забилась грязь.

– Где, – говорит он, грудь ходит туда-сюда рваными толчками, – где вы это взяли?

Сперва Кейт думает, что он показывает на ожерелье тети Вайолет, она совсем забыла, что надела его. Но затем становится понятно, что он имеет в виду брошь, ее брошь в форме пчелы.

– Это? – говорит она, прикасаясь к брошке. – Простите, она выглядит почти как настоящая, правда? На самом деле это так глупо; я повсюду ношу ее с самого детства…

Мужчина встает с кресла, его фигурка трясется.

– Убирайтесь, – его глаза распахиваются, а губы оттопыриваются, обнажая бледные иссохшие десны.

– Хорошо, – говорит Кейт, застегивая дождевик. – Мне жаль, что я побеспокоила вас. Правда, жаль.

Кейт практически на ощупь проходит по коридору, спускается с лестницы, вздрагивая от хруста крыльев под ботинками. Закрыв за собой тяжелую дверь, она делает большой глоток свежего воздуха; он пахнет дождем. Это уже настоящий ливень, так что она переходит на бег, заставляя себя смотреть прямо вперед. Листья на деревьях будто шепчутся под дождем, и она жалеет, что у нее с собой нет наушников, чтобы заглушить этот жутковатый шум. Вода затекает ей в глаза, и долина превращается в размытое серо-зеленое пятно.

Когда она в конце концов добирается до коттеджа, на смену страху приходит раздражение. Она не узнала ничего нового о своей семье. Она не узнала ничего нового про то, почему Вайолет и Грэма лишили наследства и что – или кто – захоронено в саду Вайолет.

Закрывая входную дверь, Кейт вздыхает. Она включает душ, страстно желая смыть