Шрифт:
Закладка:
– Вот так, – мягко сказал он. Она чувствовала его дыхание, шершавые кончики пальцев.
На мгновение они замерли, сердце Вайолет бешено стучало.
– Спасибо, – наконец сказала она, и он убрал стакан.
– Это тебе поможет, – сказал он, доставая из кармана фляжку и протягивая ей. Дрожащими пальцами она открутила крышку и поднесла флягу к губам. Бренди сильно жгло, как и в первый раз, но теперь она не закашлялась. Она представила, что в ее пищеводе пылает огненный шар. «Голландская смелость» – кажется, так это называлось в книгах? У нее возникло странное зловещее предчувствие, что храбрость ей еще понадобится.
– Лучше? – спросил он.
– Лучше.
– Знаешь, что, – сказал он. – По-моему, сейчас в самый раз прогуляться. Избавиться от шока. Что скажешь? Я буду защищать тебя от мошек.
– Ты прав, – сказала она. – В самый раз.
Она неуверенно поднялась – земля под ногами качалась, как палуба корабля. Фредерик предложил ей руку. Она посмотрела на Отца и на Грэма – они продолжали храпеть. Грэму было бы неприятно узнать, насколько он похож на Отца, когда спит.
– Позволим им насладиться сном, – сказал Фредерик, увлекая ее прочь.
24
Кейт
Кейт оказалась права.
У нее будет девочка. Терапевт-женщина, доктор Коллинз, подтвердила это сегодня, во время положенного на двадцатой неделе УЗИ. Она дала Кейт распечатку сонограммы: ее дочь, надежно укрытая в утробе матери, мерцающие пальчики сжаты в кулачки.
– Похоже, боевая будет девочка, – сказала доктор Коллинз.
Сейчас Кейт сидит на кровати тети Вайолет, поглаживая фотографию. В саду воркует вяхирь, ветерок доносит эти нежные нотки сквозь открытое окно. Пора кое-что сделать.
Мама отвечает на втором гудке.
– Кейт?
Ее голос приглушен, остатки сна развеиваются от беспокойства. Сколько там времени? Раннее утро. Ей следовало проверить. В последние дни она рассеянна – ставит чайник, сама ложится вздремнуть, а потом подскакивает от истошного свиста. От усталости ей кажется, будто из костей высосали весь костный мозг.
– Ты в порядке? Ты не отвечала на мои звонки.
– Знаю, – говорит Кейт. – Прости, было ни до чего. Пытаюсь обустроиться, вот.
Мама вздыхает в трубку.
– Я так переживала за тебя. Мне хочется знать, что происходит.
Во рту пересыхает.
– Мне нужно…
– Нужно что?
Бешеный ритм пульса отдается в ушах. Она не может этого сделать.
– Мне нужно кое о чем тебя спросить. О папиной семье.
– Что именно?
– Ты знаешь, кто сейчас живет в Ортон-холле? Кто-то в деревне упоминал какого-то виконта, но я не знаю, он нам родственник или нет?
– Хм… По-моему, твой папа говорил, что он какой-то дальний родственник. Кажется, он был замешан в скандале вокруг наследства, но я не помню подробности.
– Так ты не знаешь, из-за чего их лишили наследства? Что это был за скандал?
– Нет, любимая. Прости. Я даже не уверена, что папа знал.
– Все в порядке. И еще кое-что… – Кейт замолкает, облизывая губы. – Папа когда-нибудь говорил о том, что кого-то из его предков обвиняли в колдовстве?
– В колдовстве? Нет. Кто тебе такое сказал?
– Да просто подслушала разговор, – отвечает Кейт. – Похоже, у них тут были какие-то забавные представления насчет тети Вайолет.
– Ну, она была немного странной, – говорит ее мама, но Кейт слышит, что она улыбается.
Кейт оглядывается на вещи Вайолет. Книжные полки, многоножка в рамке, мерцающая на стене. Вспоминает накидку в шкафу, темные переливающиеся бусины. Вайолет бы не боялась, как сейчас Кейт.
Она сказала бы правду.
– На самом деле, мам, мне нужно тебе кое-что сказать, – она собирается с духом. Когда следующие слова вылетают изо рта, они звучат так, будто их произнес кто-то другой. – Я беременна.
– О, господи, – на миг повисает тишина. – Саймон знает?
– Нет.
– Отлично, это хорошо. А ты… уже решила, что будешь делать?
«Она знает про Саймона, – вдруг понимает Кейт. – Она всегда знала».
Боль, прозвучавшая в голосе матери, вызывает приступ тошноты. За окном ярко вспыхивает солнце, ослепляя ее.
Она знает.
На мгновение ей кажется, будто ее сейчас стошнит. У нее щиплет глаза. Но она не станет плакать. Не сегодня. Она опускает взгляд на сонограмму, которую крепко сжимает в руке.
– Я оставлю его. Ее. Сегодня мне сказали, что это девочка.
– Девочка! Кейт!
Она слышит, как мама плачет в трубку.
– Мам? Ты в порядке?
– Прости, – говорит мама. – Просто… я бы хотела, чтобы мы не уезжали, Кейт. Я должна была остаться. Тогда, может быть, ты не встретила бы его… Я должна была остаться с тобой.
– Мама, все в порядке. Это не твоя вина.
Но уже слишком поздно, слова срываются с губ матери, будто она может отменить годы молчания.
– Нет, я знала, что что-то не так. Ты ушла с работы, перестала общаться с подругами… как будто стала другим человеком. Но он всегда был в комнате, когда бы мы с тобой ни говорили по телефону… и еще я не знала, читает ли он твои сообщения, твою электронную почту… Я не знала, что делать.
Кейт невыносимо, что мать чувствует себя виноватой. Ей больно, будто кислота разъедает кожу. Она вспоминает тот вечер, когда встретила Саймона. Вспоминает, как ее потянуло к нему, словно мотылька к пламени.
Неужели мама не понимает? Никто не виноват, только сама Кейт.
– Ты бы ничего не смогла сделать, мама.
– Я твоя мать, – говорит она. – Я чувствовала это. Я должна была найти выход.
Пару мгновений они обе молчат. Только в трубках потрескивает от расстояния.
– Но я счастлива, – в конце концов мягко говорит мама. – Насчет ребенка. Если только ты хочешь стать мамой.
Кейт прикасается к фотографии, обводя яркую лампочку: силуэт своей дочери.
– Хочу.
После того как они прощаются, Кейт достает из сумочки кошелек. Она хочет убрать в него сонограмму для сохранности.
В кошельке лежит поляроидный снимок. Они с Саймоном на отдыхе в Венеции. Они стоят на мосту Риальто, с рожками мороженого. День был жаркий: она помнит едкую вонь канала, мозоли, натертые от многочасовой прогулки. На фото она выглядит счастливой – они оба выглядят счастливыми. На губе у него пятнышко мороженого.
На следующий день он накричал на нее прямо посреди площади Святого Марка. Она уже не помнит причины. Возможно, ему не понравилось что-то, что она сказала или как посмотрела на него. Позже, в отеле, во время секса он ударил ее так сильно, что на бедре образовались кровяные волдыри.
Кейт сминает снимок, а затем рвет его
