магазине. Она почти убедила себя, что смогла бы заново примерить свою профессиональную личину, как старое пальто.

Но сейчас, когда она здесь, ее терзают сомнения. Она не работала несколько лет – с тех пор, как Саймон заставил ее уволиться после того, как она пыталась уйти от него в первый раз. Ее воспоминания о работе кажутся такими далекими, что все это вполне могло произойти с кем-то другим. Уже тогда она знала, что эта работа ненадолго. Что она не заслужила ее.

Это была глупая фантазия. Не более того.

Кейт не готова возвращаться в коттедж и поэтому пробует зайти в церковь. Но дверь заперта. Зато калитка небольшого кладбища открыта: болтается на петлях. Кейт оглядывается – не наблюдает ли кто за ней, и проскальзывает внутрь.

Кладбище окаймляют высокие каменные стены, поросшие мхом и лишайником. Вдоль стен растут вековые деревья, их ветви нависают над вершинами надгробий.

Кейт неожиданно понимает, что уже была здесь раньше. Конечно. На похоронах дедушки. Она вспоминает людей на похоронах, одетых в траур, и потому напоминавших черных ворон, гудение священника. И шум.

Что-то шуршит в ветвях. Она смотрит вверх – темная тень перелетает с одной ветки на другую, и сердце Кейт замирает. Она идет по кладбищу, поглаживая кончиками пальцев брошь в своем кармане: это придает ей уверенности.

Разношерстные надгробия принадлежат разным поколениям: некоторые совсем свежие – из еще сверкающего гранита, они окружены терракотовыми горшочками с яркими цветами. Другие так потрепаны временем и погодой, что на них едва можно прочесть надписи. Снова и снова ей попадаются одни и те же имена: Киркби, Меткалф, Динсдейл, Риджвей. Как будто бы каждое поколение жителей сыграл один и тот же актерский состав.

Она прокладывает путь, ряд за рядом, в поисках своей семьи. Сперва она направляется к мрачному мавзолею в центре кладбища. Он затейливо высечен из мрамора и увенчан крестом и парящей хищной птицей. Но мрамор позеленел от времени и наполовину скрыт каким-то ползучим растением. Маленькая дверца спереди мавзолея заперта на висячий замок – то ли чтобы никого не впустить, то ли чтобы не выпустить. У входа приютился несчастный увядший букетик лаванды. Увидев открыточку, прикрепленную к цветам заплесневелой лентой, Кейт наклоняется, чтобы рассмотреть ее, но надпись размыта, разобрать ее невозможно.

В конце концов, в самом дальнем углу кладбища она находит могилы своих родных; они надежно защищены от непогоды раскидистыми ветвями большого вяза. Грэм, ее дедушка, и его сестра Вайолет. Бок о бок, под узорчатым одеялом из полевых цветов. Кейт приседает рядом с надгробиями, чтобы прочитать надписи. Грэм – любящий муж и отец. Преданный брат. И еще цитата, Притчи 17:17: «Друг любит во всякое время, а брат рожден разделить беду».

Надгробие Вайолет более простое – необработанный кусок гранита. Только ее имя – Вайолет Элизабет Эйрс – и даты рождения и смерти. И кое-что еще. Она так тонко начертана, что ее можно вовсе не заметить, если не смотреть прямо на нее.

Буква В.

В – значит Вейворд? В начертании этой буквы есть что-то очень знакомое. По кладбищу проносится горячий ветерок, шелестя листьями деревьев.

Она смотрит на надгробие Вайолет еще некоторое время. По словам адвоката, тетя оставила совершенно четкие указания насчет того, как оно должно выглядеть. Интересно, кто присутствовал на ее похоронах: сама Кейт не могла приехать, не вызвав подозрений у Саймона. Она чувствует укол сожаления, что ее не было здесь в тот день. Она решает, что еще вернется сюда и принесет цветы. Вайолет это понравилось бы, Кейт уверена в этом.

Она поднимается на ноги и решает посмотреть, не найдутся ли другие могилы Вейвордов. Проходит кладбище из конца в конец несколько раз, но не находит ни одной, хотя на некоторых камнях надписи совершенно стерлись от времени. Наверное, женщину, обвиненную в колдовстве, не стали бы хоронить на церковном кладбище. Ведь здесь – как там говорят? – священная земля. Но если род уходит в глубь веков, то должны же были и другие Вейворды жить и умереть в Кроус-Бек? И если не на кладбище, то где же тогда они похоронены?

Она вспоминает об обветренном кресте под платаном, и ей становится не по себе. Может ли быть – но, конечно, нет – это могилой человека?

Она отвлекает себя от этих мыслей, возвращаясь домой живописным маршрутом – по тропинке вдоль ручья, который в послеполуденном свете приобрел цвет жженого сахара. Она разглядывает буйную растительность по берегам: папоротники, крапива, какое-то растение с россыпью крошечных белых цветочков, названия которого она не знает.

Что-то заставляет ее посмотреть вверх, на небо: темный силуэт на фоне розовых облаков. Ворона.

Позже Кейт открывает шкатулку тети Вайолет.

В сумраке комнаты она видит, что ожерелье запуталось. Она осторожно достает его. Сев на краешек кровати, она включает настольную лампу, чтобы получше рассмотреть ожерелье. Интересно, сколько ему лет? На вид – сто или больше: золото потемнело, стало тусклым. Оно приятно холодит ладонь.

Гравировка на овальном кулоне потемнела от грязи и пыли, но ошибиться невозможно: это та же самая буква В, что высечена на надгробии Вайолет.

22

Альта

Я боялась, что все они поверили Дэниелу Киркби. Мужчины и женщины в зале суда, но главное – судьи и присяжные, чье мнение было единственно важным.

Они поверили, что я была там, что наслала на Джона его собственное стадо, как будто я была каким-то кукловодом. Как будто бы я была самим Господом.

Я сидела на скамье подсудимых, глядя на своего паучка, возвращаясь мыслями в то утро, утро, когда умер Джон. Как всегда, я проснулась на рассвете. Выглянув в окно, увидела новорожденный день: небо было еще розовое. Помню, одеваясь и обуваясь, я думала о начинаниях. Затем я отправилась на прогулку. Я всегда гуляла в это время несколько последних недель перед новым годом. Это стало моей привычкой.

В тот день было очень холодно, ноги утопали в снегу, так что вскоре мои ботинки и подол платья промокли. Пар от моего дыхания словно превращался в кристаллы. Долина по утрам всегда была особенно прекрасна. Помню, я думала, что она будто была создана специально для того, чтобы напоминать нам, что мы должны не забывать жить.

Коровы в поле выглядели необыкновенно величественно: золотой рассвет окрасил их бока в янтарный цвет. Когда они бежали к Джону, в этих боках чувствовалась мощь, пульсация мышц. Как будто