Роулинс и, придвинувшись, очень тихо сообщил: – Рудольф с напарником разослали ориентировку. На тебя. Прямо перед тем, как вырубили свет. Когда его включат, тебя будет искать весь департамент полиции Чикаго.

– Ох… – вздохнул я. – Какая прелесть. И зачем ты выдал служебный секрет?

– Затем что Кэрри в тебе души не чает, а Рудольф гондон.

– С этим трудно спорить.

Он улыбнулся. В темноте сверкнули белые-белые зубы.

– Доброй охоты, Дрезден.

Пару секунд я молча стоял, положив руку ему на плечо, а затем развернулся и побрел туда, где меня дожидались Рамирес и Речные Плечи.

– Две недели до пенсии, – пробурчал Роулинс у меня за спиной. – Все эти клише меня в могилу сведут.

Я вышел во тьму и тут же перестал что-либо видеть. Ноги заплетались, но пес держался рядом и вел меня, прижимаясь к ноге, и я слепо шагал в нужном направлении, стараясь не издавать нечленораздельных звуков.

– Хочу лишь сказать, – послышалось урчание сасквоча, – что стоит протянуть две ниточки к углам рта и получится акт взаимодействия с публикой. Люди обожают чревовещателей.

– Вряд ли этого хватит, – ответил Рамирес то ли устало, то ли смущенно, – чтобы наладить дипломатические отношения между человечеством и Лесным народом.

– Надо же с чего-то начинать, – не унимался Речные Плечи.

– Значит, для начала ты хочешь прикинуться куклой чревовещателя? – спросил Рамирес. – Давай сперва переживем эту ночь, а потом уже все обдумаем.

– Хм… – пророкотал сасквоч. – Пожалуй, это неглупая мысль.

Тем временем я в достаточной мере привык к темноте, чтобы различить смутные фигуры, и сказал:

– Ладно, ребята. Нам пора.

Пес скакнул вперед, превратился в ястреба и улетел прочь.

Обалдеть. Надо как-нибудь освоить подобные трюки.

– В общем, – продолжил я, – нам…

Свободной рукой Речные Плечи подхватил меня и сорвался с места.

Не знаю, подхватывал ли вас сасквоч – может, и не подхватывал, – но такое не забывается. Я довольно рослый парень, но Речные Плечи поднял меня как младенца, а затем побежал… Хотя в нашем, человеческом представлении это был скорее не бег, а череда размашистых прыжков то с одной, то с другой ноги, и с каждым таким прыжком сасквоч покрывал добрых тридцать футов. В три шага он разогнался с нуля до пятидесяти миль в час, и даже не знаю, как мой позвоночник выдержал такие перегрузки.

По мере приближения к перекрестку Монтроуз и Кларендон стрельба становилась все громче.

На левой стороне Монтроуз стояло большое офисное здание в стиле ар-деко: сталь и блестящее стекло. Первые два этажа этой конструкции отвели под открытую парковку. Теперь ее заняли эйнхерии, и на обоих этажах грохотали выстрелы – вспышки молний и раскаты грома, – направленные в сторону Кларендон-парка. Справа высилось еще одно здание, чуть поменьше, на крыше которого я засек несколько снайперских групп, ведущих огонь из громадных и очень-очень крупнокалиберных винтовок фирмы «Баррет».

В парке кишели тени. Охотники и осьмиконги передвигались стремительными рывками, быстрее любого человека. Защитники города сосредоточили огонь на Охотниках, и не без причины: в низеньких стенках парковки я заметил несколько крупных пробоин, а за ними – дочерна обгоревшие останки. С первыми Охотниками неплохо справлялись автоматчики, а к тому времени, как выжившие превращались в Халков, к делу подключались «барреты».

Осьмиконги представляли куда меньше опасности, пока не подбирались ближе. Эти обезьянокальмары являли собой торс гориллы на нижней части туловища осьминога, отсюда и название. Ладно хоть гориллы, а не шимпанзе, иначе пришлось бы обозвать их «осьминзе», а это уже совсем по-дурацки.

Скользя по земле, осьмиконги развивали невероятную скорость и с той же стремительностью, размахивая щупальцами, взбирались на вертикальные поверхности. В нашем случае у каждого осьмиконга имелось большое ружье грубой работы, похожее на древний мушкетон, но с магазином какой-то непонятной системы. Снайперами осьмиконги не являлись. Более того, при стрельбе они даже не целились. Просто направляли оружие в более или менее нужную сторону и спускали курок, лупя по площади картечью. По крайней мере, такой вывод я сделал, взглянув на обилие выбоин в бетоне.

– Дрезден! – Сасквоч довольно-таки неаккуратно поставил меня на землю и поднял руку.

Я повернулся в указанном направлении. Здание на южной стороне улицы – то самое, где засели снайперы эйнхериев, – по большей части окутывала тьма, но я все равно увидел, что десятки осьмиконгов каким-то образом обогнули кирпичную стену и взбирались теперь на крышу, наверняка оставляя на оконных стеклах гигантские слизистые пятна от присосок.

– Хочешь их остановить? Но каким образом? – спросил я.

Вместо ответа Речные Плечи опустил на землю Рамиреса – куда осторожнее, чем меня, – свирепо сверкнул черными глазами из-под тяжелых надбровных дуг и бросился в ту сторону, скрывшись на ходу за вуалью. Минутой позже я увидел, как ближайшего к земле осьмиконга что-то схватило, раскрутило в воздухе и швырнуло на тротуар, где он лопнул, будто воздушный шарик, а размытый силуэт сасквоча подскочил на добрых пятнадцать футов, и кирпичи взорвались каменной пылью – наверное, там, где Речные Плечи впился в них железной хваткой. Он стал подниматься, по пути хватая осьмиконгов за щупальца и разбивая им головы о кирпичную стену или просто бросая вниз, навстречу неприглядной смерти.

Ну и поделом.

– Хосс! – прогремел голос Эбинизера.

Я обернулся, увидел, что дед машет мне со второго этажа парковки, и поднял кулак: мол, вижу, скоро буду.

– Идти можешь? – спросил я у Карлоса.

Юный Страж кисло глянул на меня и похромал к офисному зданию так быстро, как только мог, придерживая сломанную руку. Я последовал за ним.

К тому времени, как мы добрались до места, старик переместился к противоположной стенке, за которой находился парк. Вокруг щелкала картечь, но Эбинизер Маккой не абы кто, а Черный Посох, первейший специалист Белого Совета по истреблению всякой сверхъестественной сволочи. Стражи поговаривали, что в Первую мировую войну защитный барьер старика выдержал залп установки главного калибра немецкого линкора. Не знаю, правда это или нет, но у картечи, разлетавшейся повсюду мерцающими искрами, не было ни малейшего шанса пробить щит Эбинизера.

Не обращая внимания на обстрел, старик задумчиво смотрел на парк. Наконец кивнул, молвил единственное слово, поднял руку, и в правой ладони у него сгустилась сфера раскаленного добела пламени. Дед крутанул запястьем, и огненная сфера устремилась к парку, где ближайшее дерево немедленно вспыхнуло, а с него посыпались орущие осьмиконги. В свете огня они оказались как на ладони.

Это событие эйнхерии встретили одобрительным гиканьем и улюлюканьем, и автоматные очереди не оставили от осьмиконгов ничего, кроме мокрого места.

– Давайте еще разок, сейдрмадр!

– Они у нас попляшут, чародей!

Отказывать старик не стал. Вспыхнуло еще одно дерево, примерно с таким же