За баррикадой организовали зону первой помощи, где несколько медиков в поте лица спасали жизнь раненым. Тех было человек десять. Почти все – беженцы, задетые клинком или обломком здания. Но среди них я увидел троих эйнхериев – на фоне прочих они бросаются в глаза, как байкеры в Ватикане, – и им явно пришлось куда хуже остальных.

Пространство освещал громадный костер, разведенный в стальной бочке, а благодаря десяткам фальшфейеров стены просматривались до самой крыши, по трем сторонам которой вели наблюдение трое патрульных.

Сверху стены дворика были заляпаны кровью. По всей очевидности, бар пытались взять штурмом, но безуспешно. На самом деле, в подобной ситуации свет – неоднозначная штука. Находясь в освещенной зоне, ты вынужден оставаться в ней, иначе придется работать в полной темноте, пока зрение не подстроится, а подстраивается оно небыстро. С другой стороны, без света медики не смогли бы заниматься своими делами. Что тут скажешь, нет в мире совершенства.

Теперь стреляли ближе и чаще. Я различал отдельные выстрелы. И слышал крики. На поле боя они звучат совсем иначе, чем в кино или телесериалах, – то сдавленные возгласы, то пронзительный фальцет. Некоторые из воплей не были человеческими, но все они производили примерно одинаковое впечатление.

Прежде чем войти в пятно света за оборонительной баррикадой, я остановился:

– Думаю, тебе не стоит подходить к полицейским, Речные Плечи. Они, конечно, милые люди, но сильно напуганы и вооружены автоматами. Давай-ка я сам отнесу девочку.

– Дело говоришь, – согласился сасквоч. – Так будет проще. Очки-то я посеял.

Я забрал у него девушку и понес на обеих руках. Старый пес вышагивал рядом с легкостью и пружинистой энергией, свойственными куда более молодым существам. Я вышел на свет, поднял свою ношу повыше и крикнул:

– Эй! Полиция! Девушке нужна помощь!

На меня тут же направили несколько автоматов, а поскольку мне вовсе не хотелось получить пулю на ровном месте, оставалось надеяться, что у копов, в отличие от Рудольфа, не хромает стрелковая дисциплина.

– Стоять! – разом крикнули несколько полицейских у баррикады.

Я послушался.

– Ступайте дальше на запад, сэр! – почти одновременно приказали другие голоса.

– Как это понимать? – крикнул я в ответ. – Не могу же я стоять и одновременно идти на запад?!

После недолгого совещания от баррикады отделился чернокожий коп с хмурым лицом и коротко стриженными седыми волосами. Он вгляделся во тьму:

– Дрезден, ты?

– Роулинс! – обрадовался я.

Мы не раз работали вместе. Этот пожилой детектив, плотный мужчина с необычайно выразительным лицом и давным-давно сбитыми костяшками пальцев, державший дробовик так, будто тот был естественным продолжением его тела, немало лет прослужил в отделе специальных расследований, и я ему доверял.

– Что за чертовщина, друг? – крикнул я. – Я думал, ты на пенсии!

Он поморщился и покосился туда, где стреляли:

– Пару недель дослужить осталось.

Я кивнул на девушку:

– Надо оставить ее под присмотром, а то у меня дела. Можно войти?

– Это как посмотреть, приятель. Помнишь, как мы познакомились? Какое имя ты тогда прочел на моем беджике?

– Представитель Власти, – отозвался я.

– Ответ удовлетворительный. – Он кивнул полицейским на баррикаде. – Впустите его.

С девушкой на руках я пересек дорогу и протиснулся в узкую щель между машинами. Для этого мне пришлось повернуться боком. Роулинс встретил меня и проводил в зону первой помощи.

Секундой позже я сообразил, что почти все копы не сводят с меня глаз. Я слышал, как они перешептываются на обычной разговорной громкости: должно быть, отстреляли столько патронов, что в ушах звенело.

– Это он? – спросил один.

– Угу. Чародей. Дрезден его фамилия.

– Реально чародей?

– Чертовски на это надеюсь. Ты же видел тех тварей?

– Чушь собачья. Обычный мошенник.

– Внимание на улицу! И смотрите в оба! – приказал Роулинс, обращаясь ко всем сразу. – Вам тут что, цирк приехал?

Этого оказалось достаточно, чтобы притихшие копы вернулись к созерцанию тьмы.

Роулинс подвел меня к импровизированной койке из уложенного на землю складного столика, накрытого отрезом пенистого упаковочного материала. Я опустил на него свою ношу, и медик, чья кожа была почти такой же темной, как у Роулинса, склонился над очередной пациенткой.

– Ламар, – сказал я. – Сколько лет, сколько зим.

– Это потому, что я не хочу иметь ничего общего ни с тобой, ни с твоими сверхъестественными хреновинами, – объяснил Ламар.

Он один из самых здравомыслящих людей, что встречались мне на жизненном пути.

– В таком случае что ты здесь делаешь?

– Все, что могу, – пожал плечами Ламар. Он приподнял девушке веко, проверил пульс стетоскопом и стал рыться в аптечке. – Твоих рук дело?

– На сей раз нет, – сказал я. – Честное слово.

– Ага-а, – протянул он, снабдив оба слога щедрой порцией скепсиса.

– Не хочешь, не верь. Но бывает так, что я не виноват, – обиделся я.

– Ну да, ну да, – еще более скептически заметил он.

Достав из аптечки бумажную трубочку, медик разломил ее и поднес половинки к носу девушки. Та вздрогнула, широко распахнула глаза и, привстав, заголосила благим матом.

– Назад, вы оба, – велел Ламар. – Невозможно работать.

Мы переглянулись и отступили. Роулинс указал на пустующий угол дворика. Я последовал за ним.

– Что тут вообще творится? – насел на меня Роулинс, как только мы оказались за пределами слышимости. – На стенах монстры с ружьями, на улицах какие-то черти со стреляющими копьями, и еще, черт подери, наемники в военной экипировке. Так скажи мне, что тут вообще творится?

Я вздохнул и задумался в поисках сжатой формулировки. Наконец ответил:

– Плохие ребята с моей стороны улицы решили уничтожить Чикаго, а обитающие здесь монстры и прочие чудики собрались дать им отпор.

Какое-то время Роулинс только и делал, что смотрел на меня, а затем молвил:

– Жесть.

Лаконизм давался ему даже лучше, чем мне.

Я взглянул в сторону Ламара. Тот помог девушке сесть. Она непроизвольно содрогалась от рыданий, и теперь Ламар пытался напоить ее водой.

– Дружище, мне пора, – сказал я. – Пока я здесь, ежеминутно гибнут люди.

– Где Кэрри?

В прошлом Роулинс водил дружбу с отцом Мёрфи. И он был на моей памяти единственным человеком, кто рисковал называть ее уменьшительной формой имени.

– Я отвел ее в самое безопасное место из всех возможных.

– Ого. Держу пари, она была в восторге. – Роулинс поджал губы и наклонился, чтобы с любовью потрепал пса за уши, и при этом не преминул бросить взгляд мне на бедро. – Разрешение на обрез имеется?

– Нет.

– Так я и думал, – кивнул он. – Патронов хватает?

– Сегодня не та ночь, когда хватает патронов.

– Что правда, то правда, – усмехнулся