– Драконис мелкотравчатый? – уточнил Этан деловито. – Доктор не ошибся?

Хопкинс нехотя кивнул.

– Он самый.

– Это ведь раствор? Эксперт не сказал, могли ли полить им готовый пудинг?

– Однозначно – нет. Судя по распределению вещества, его добавили прямо в тесто.

Что же, тут мы с Этаном угадали.

– И экстракт не испарился при выпечке? – «удивился» мой муж, давая Хопкинсу блеснуть.

Тот немедленно надулся, словно индюк.

– Он… э-э-э… термоустойчивый. Так сказал наш специалист. И еще он говорил, что этого самого дракониса не пожалели, вылили полный пузырек.

– Пудинг испекли накануне, – задумчиво произнес Этан, постукивая пальцами по столу. – Значит, по вашей версии Питер Кларк воспользовался ядом минимум за сутки до праздника и преспокойно спрятал пузырек под подушку?

– Под матрас! – поправил Хопкинс оскорбленно, как будто это имело хоть какое-то значение.

– Кстати, отпечатки его пальцев на пузырьке есть? – поинтересовался Этан безжалостно.

– Никаких отпечатков, – буркнул Хопкинс. – Склянку хорошенько протерли.

– Вы не находите, что это выглядит по меньшей мере странно?

– Не нахожу! – заявил Хопкинс с упрямством барана. – Да что вы мне голову морочите? У Питера Кларка был отличный мотив!

– Даже если человеку хочется порой кого-нибудь убить, это еще не делает его убийцей, – напомнил Этан спокойно. – Кстати, мотив у Питера имелся уже давно. Почему именно сейчас, а не десять лет назад, когда только утвердили завещание прадеда Годдфри?

– А вот и нет! – просиял Хопкинс, очевидно, довольный, что сумел хоть в чем-то утереть нос коллеге. – Когда Питер Кларк только получил поместье, никто не верил, что он справится. Но он сумел удержаться на плаву, даже начал зарабатывать. И тут – внезапно! – скоро грядет повышение налогов. Поговаривают, что это разорит фермы. А он, что называется, в это дело всю душу вложил! Вот и решил, того, поторопить старикана. И способ-то придумал какой хитрый! Знал, что здоровому человеку эта штука нипочем, так что плеснул этого самого дракониса от души. Ну старику с больным сердцем много ли надо?

– Надо же, у него сердце есть? – пробормотала я. – Ни за что бы не подумала…

И виновато опустила плечи под строгим взглядом Этана. Молчу, молчу.

– Очень складно, – похвалил Этан версию Хопкинса. Тот даже приосанился. – Только это никак не объясняет пузырек со стертыми отпечатками.

– Да что вы заладили! – рассердился Хопкинс. – Человек же не машина, всего учесть не может. Ведь не каждый же день он убивает! Разнервничался, сунул этот проклятый пузырек куда попало, да и забыл о нем.

– Однако отпечатки он вытереть не забыл. – Этан не скрывал скептицизма. – Кстати, почему именно этот яд?

– Да потому что он был под рукой, черт бы вас побрал!

Какая экспрессия! Чем больше горячился Хопкинс, тем подчеркнуто спокойнее держался Этан.

– Он мог бы взять нитроглицерин. Это сердечное лекарство Джозефа Кларка, у него на бюро и в ванной было несколько пузырьков. При передозировке смерть выглядела бы вполне естественной. И любые подозрения отметались бы простым объяснением, что старик по забывчивости принял несколько лишних таблеток.

Хопкинс тяжело дышал. Крыть ему было нечем, но очень хотелось.

– Тут поверенный, – буркнул он наконец. – Хочет огласить завещание Джозефа Кларка. И требовал, чтобы сыновья покойного присутствовали.

Семья собралась в гостиной.

Хмурая и сосредоточенная Маргарет предлагала всем чай и сандвичи, которые никто не брал. Лицо у нее при этом было такое, будто лишь присутствие полиции в доме удерживало ее от желания сдобрить чай ядом.

Сирил развалился в кресле и со скучающей миной смотрел в окно. Он даже не удосужился сменить свой обычный костюм – мешковатые брюки и джемпер с красно-зелеными ромбами – или хотя бы надеть на рукав траурную повязку.

Остальные члены семьи все-таки соблюли приличия и оделись в черное, хотя вряд ли испытывали хоть какое-то подобие скорби.

Кроме разве что Терезы, которая выпрямилась на стуле, сцепив пальцы на коленях, и глядела в одну точку. Черный цвет придавал ее лицу мертвенную бледность и подчеркивал красные опухшие веки.

Зато Кларисса выглядела чудесно, черное кружевное платье на плотном чехле и впрямь ей шло, как и прелестная маленькая шляпка с вуалью. Хрупкая, женственная, одухотворенная – скорбящий ангел, каких столь охотно ваяют на кладбищах.

Безразличная Линнет застыла за плечом матери. Черный наряд делал ее старше и суровее. Или это из-за сжатых в нитку губ?

Слуги под руководством дворецкого сгрудились в углу. Очевидно, им тоже причитались какие-то суммы – обычная практика в таких случаях. Далтон, строгий и внушительный, твердой рукой пресекал попытки горничных шептаться. Истинный дворецкий, так и не скажешь, что крутит романы с хозяйской дочерью. Лиззи ерзала, краснела и постоянно поправляла то манжеты, то черную кружевную наколку в волосах. Неисправимая Энни стреляла глазами, невзирая на свой гипс и гнетущую атмосферу вокруг. Зато повариха зыркала на всех так, что даже ко всему привыкший поверенный вздрагивал и озирался. Для пущей грозности ей только тесака недоставало.

Кстати, о поверенном. Мистер Смит был лыс, сед и до чрезвычайности важен. История конторы «Мистер Смит и сыновья» насчитывала без малого двести лет и вела дела всех Кларков, начиная с основателя рода, о чем нынешний мистер Смит не забывал ни на секунду.

Мы с Этаном заняли диванчик у окна, с замечательным видом на всю мизансцену.

Ждали только Питера, без которого поверенный начинать отказался. Семье было не до разговоров, и в гостиной повисла бы напряженная тишина, если бы не Маргарет, которая даже в такой момент не забыла о долге хозяйки. Хорошо поставленным голосом она рассуждала о вероятности, что снег вскорости растает, об удивительно солнечной погоде, о пользе зимних дождей для сельскохозяйственных культур и о приметах, которые позволяли надеяться на раннюю и теплую весну. Светская выучка позволяла Маргарет часами рассуждать ни о чем, хотя вряд ли это доставляло ей хоть какое-то удовольствие.

Наконец дверь распахнулась, и Маргарет воскликнула: «О, дорогой!», прервав свой монолог о погоде.

Питер вымученно ей улыбнулся.

– Здравствуй, дорогая.

У него был помятый вид и взгляд человека, который уже не ждет от жизни ничего хорошего. Впрочем, под бдительным конвоем полиции – Хопкинса и двух констеблей – это неудивительно.

Питер опустился в кресло, по бокам которого замерли констебли. Они что же, всерьез опасались, что он выпрыгнет из окна? Питер от такого пристального внимания чувствовал себя не в своей тарелке, передергивал плечами и оглядывался.

– Доброе утро, – буркнул инспектор таким тоном, будто желал всем присутствующим подавиться. – Мистер Смит, можете приступать.

Он подтащил стул к двери и уселся прямо у входа.

Поверенный вытащил из портфеля бумаги. Разложил по порядку, пригладил седые волосы, приосанился, кашлянул…

– Начнем с… – Он осекся и уставился на ковер, по которому шествовали невесть откуда взявшиеся коты: черный, рыжий и плебейский черно-белый.

Три штуки, но шерсти – и наглости! – хватило бы на целый десяток. Царапины на морде у черного и порванное ухо рыжего выдавали дворовых забияк и мышеловов.

Инспектор зачем-то вскочил на ноги и схватился