заорала… нет, сипло вскричала что-то, и слепо, в темноте, пошла к лестнице, как-то спустилась. К счастью там, на первом этаже, была открыта входная дверь, которую я сама оставила, и виднелся какой-то призрак света. Я побежала к этой двери, к этому свету, путаясь в ногах; я споткнулась, упала, уронила к чертям собачьим свечу, поднялась и вышла на улицу, где зло носился ветер.

— Коляску, быстрее! — крикнула я – голос прозвучал до жути резко и при этом высоко.

А коляски словно и не было. И слуги не было. Вокруг была темень, ветер… Мои ноги дрожали; я вся дрожала.

— Где вы?.. — пискнула я.

Мне показалось, что прошла целая вечность этого ледяного страха, этой паники, этого неверия и кошмара, прежде чем ветер донес от конюшни встревоженное лошадиное ржание, а потом и звуки подъезжающей коляски. Слуга не мог подъехать к самому дому, поэтому остановился у круглой клумбы, у которой обычно Фионе и подавали экипаж и… При мысли о Фионе я бросилась к коляске, села в нее и закрыла глаза.

Мне не хотелось больше смотреть вокруг – я боялась увидеть снова то, что увидела. И не хватало воздуха, поэтому дышала быстро, шумно и как-то неправильно.

— Что? — осторожно спросил слуга. — Запыхались-то…

— Я испугалась… там была… мышь, — выдавила я. — З-закрой пожалуйста входную дверь сам…

— Мышь? — скептически протянул слуга.

— В-возьми ключ… закрой дверь…

Слуга спрыгнул на землю, подошел ко мне, забрал связку ключей и направился к дому. Я же, дрожащая, обхватила себя руками; думать не получалось, и я снова и снова видела ту же фигуру в коридоре, медленно вышагивающую… Мне не могло показаться – я не склонна фантазировать, и я здорова… Но как это возможно?..

Слуга справился быстро и вскоре вернулся.

Я дождаться не могла, когда мы уедем, но лошадь беспокоилась и у самого выезда заупрямилась.

— Волков чует, — предположил слуга, глядя в темноту. — А я говорил, нечего здесь до темноты сидеть!

Все же мы выехали; мне пришлось сойти с коляски и держать беспокойную лошадь за поводья, пока слуга закрывал калитку. Мне казалось, я попала из нормальной жизни в какой-то кошмарный сон, в темный холодный мир, в котором свирепствует ветер, позади – дом с призраком, а впереди – лес с волками. И мы со слугой были одни. Всего два человека да лошадь…

Слуга и сам забеспокоился, даже матюгнулся, когда лошадь опять заупрямилась. Пришлось постараться, чтобы она пошла. Путь казался бесконечным – хорошо уже известная дорога превратилась в чужую, незнакомую. И все же мы ехали, и усадьба осталась позади.

Когда мы уже подъезжали к особняку, нас встретили двое рэндов на лошадях и с факелами.

— Явилась! — едко бросил один из мужчин. — Глупая голова! Велено же всегда возвращаться до темноты!

— Я говорил госпоже, — вставил слуга, — да приказано было оставаться.

— Госпожа у нас одна: ее милость баронесса. А это такая же госпожа, как я король, — заявил рэнд и развернул лошадь обратно к особняку барона.

В особняке меня встретил Даммен, и я впервые увидела его злым. Он был так сердит, что даже, наверное, и не заметил, что я насмерть перепугана, накричал на меня и велел уйти в свою комнату; мне сразу принесли ужин, но я не притронулась к еде – не могла есть. И не могла спать – так и дежурила у своего маленького камина всю ночь, пока не забрезжил рассвет. Лишь потом, уставшая мертвецки, заползла на кровать и смежила веки.

***

Следующим утром я на завтрак не явилась – сказалась больной, когда в дверь мою постучалась служанка и сообщила, что меня ждут в столовой. А к вечеру выяснилось, что я заболела на самом деле.

За ужином меня отчихвостили еще раз, но я чувствовала себя так скверно, что никак не отреагировала. Вчерашняя встреча с призраком уже не волновала и я даже сердилась на себя за то, что так перепугалась и просидела ночь у камина, не сомкнувши глаз. И вообще, может, я уже вчера болела, у меня поднялась температура и поэтому мне привиделась Фиона?

— Да слушаешь ты меня или нет? — возмутился барон.

— Извините, Ваша Милость, я невнимательна, потому что плохо себя чувствую, — слабо ответила я.

Чета Дамменов изучила меня внимательно, после чего баронесса заявила:

— Прикидываться захворавшей, чтобы избежать заслуженного наказания – это недостойно. Твое поведение огорчает. Сначала ославила нас на весь Кивернесс, показав свою вульгарность, теперь нарушаешь прямые приказы своего каэра.

— Тулах – это тебе не шуточки, — снова начал выговаривать барон. — В непогоду, да еще и к ночи здравомыслящий человек не поедет по лесной дороге! На вас могли бы напасть волки – лесничий предупреждал о стае. Или вы могли бы заплутать в темноте!

— Слишком много свободы вы дали Астрид, супруг мой, — вставила баронесса. — По летам она взрослая, а по уму – девица зеленая. Куда ей управляться с усадьбой и крестьянами, раз она и себя-то не знает, как держать?

Я слышала эти слова как через вату; мне было зябко, ломило кости и совсем не хотелось есть – вода и то не лезла. А ведь сегодня мне надо было обязательно быть в усадьбе, чтобы закрепить свою вчерашнюю строгость и контролировать работы. Но черт с ней, усадьбой, и черт с ней, с баронессой, которая прямо при мне пытается прогнуть мужа на то, чтобы он меня прищучил.

Здоровье – это главное. Надо заставить себя выпить горячего и лечь спать снова.

— Могу я пойти к себе, мой каэр? — спросила я у барона.

— Иди, — разрешил он.

Я встала из-за стола и поплелась к себе; выходя из столовой, я попросила у дежурившей у двери служанки принести мне в комнату кружку горячего молока и немного меда. Видимо, вид у меня действительно был так себе, потому что почти сразу, как я пришла к себе, мне принесли, что просила. Я подождала, когда молоко немного остынет, размешала в нем мед и выпила, затем проверила, достаточно ли тепла дает камин, и легла спать.

Обычно такое нехитрое лечение всегда мне помогало, и я просыпалась если и не полностью здоровой, то бодрой и без температуры. Но в этот раз не сработало, и я заболела жестко. У меня началась, как выражаются местные, «лихорадка»,