я могу готовить кое-что и прибираться, на этом мои функции как хозяйки исчерпаны. Да и настоящую Астрид бабушка растила не для того, чтобы она работала, и когда в жены Тейгу отдавала, так и выразилась: она у меня не работница, а нежный цветок. Вассы и сами скоро убедились, что невестка не из рукастых и не рукодельница, но это их не беспокоило – расторопных слуг у них достаточно.

В общем, одна я ничего не смогу. Тут нужны слуги: кто-то сильный и умелый, чтобы подлатать, если что, лестницу или забор; кто-то опытный и экономный, чтобы отвечать за кухню; кто-то, кто будет прибираться в доме. А еще нужно постоянно привозить воду из деревни и ухаживать за скотом. И лично барон твердит про компаньонку. И каждому надо обеспечить угол и еду, а также платить. Уже какая ответственность!

Но это еще не все: надо разобраться с землей, которая из-за Фарли простаивала. Нужно выбрать пригодные участки, разделить их и сдать крестьянам в аренду; Фиона Лорье часть платы брала в натуральном виде – урожаем, а часть – деньгами, вырученными крестьянами от использования ее земли. Мне стоит поступить так же.

А пока что… пока что придется лишь тратить, тратить, тратить… И хотя я все рассчитала даже с учетом того, что в первый год урожая толкового не будет, все равно страшно. Одно дело, если я себя прокормить не смогу, но ведь уже будут слуги, животные…

Если что с бароном случится, баронесса сразу выдаст меня за кого-то замуж или иначе попробует приструнить. И не отбрешешься от ее приказов – таков порядок. И не возразишь – кто ты такая?

Мне захотелось домой – не в Тулах, а домой. Туда, где я в свои двадцать четыре считалась практически девчонкой, снимала с подружкой квартиру, работала в турагентстве. Где родители звонили каждый день, спрашивая заботливо, поела ли я, не простудилась ли, и все еще видели во мне ребенка. Где были внезапные путешествия, ни к чему не обязывающий флирт и свиданки с парнями, и замужество с материнством маячили еще где-то вдалеке, как и вся эта «взрослость». Где вода текла из крана, электрическая варочная панель разогревалась мгновенно, а на полке в холодильнике непременно стояли йогурты с тропическими фруктами. Где были кино, сериалы, Интернет, медицина, феминизм и все-все…

Я закрыла глаза и стала глубоко дышать. К чему вспоминать прошлое? Это уже другая жизнь, к ней не вернуться. А в этой у меня… лошадь. И усадьба. И вообще, здесь я взрослая женщина, так что нечего распускать нюни!

***

Когда мы вернулись в Тулах, мне не терпелось поскорее съездить в усадьбу, но был уже вечер. Да и барон сказал, что торопиться некуда: погода плохая стоит, а покупки мои все равно не сразу надо будет перевозить. Но уже утром следующего дня, спешно позавтракав, я попросила отвезти меня к себе, и слуга барона доставил меня в усадьбу.

Погода и впрямь стояла плохая: шел снежный дождь, при этом поднялся сильный ветер, и замерзла я знатно, пока мы добрались.

Слуга, привезший меня и помогший сойти с коляски, спросил:

— Надолго в усадьбе, госпожа? А то в такую мокрядь лошади не дело открытой стоять, обтереть бы ее поскорее, чтоб не захворала.

— В конюшню, наверное, уже можно завести лошадь.

— Так ведь распрягать придется, а потом и запрягать снова. Вы уж решите, как нам, — ответил слуга недовольно.

— Вы можете заехать за мной часа через три-четыре.

— Так три или четыре? — хмыкнул слуга и как-то странно на меня посмотрел.

— Три, — решила я, и когда он отправил лошадь вперед, чтобы развернуться, до меня дошло, чему он ухмылялся: я по старой привычке ко всем на «вы» или выбираю обезличенные формы, когда обращаюсь к слугам барона или своим работникам: «Принести бы», «Сделать бы», «Неплохо бы подмести». Мне тяжело давать приказы, не привыкла я командовать… но надо учиться, иначе мне так и будут хмыкать.

Ветрища был ужасный, и мое продрогшее тело так и требовало поскорее зайти в дом, на кухню, где всегда тепло. Но вместо этого я решила быстренько проверить, как дела в конюшне.

Кутаясь в теплый, подбитый мехом плащ, и удерживая капюшон – порывы ветра так и норовили его сорвать – я перебежками добралась до конюшни, открыла дверь, вошла внутрь. Под ногами хрустнули прохудившиеся доски, и я, отойдя, констатировала, что их пока что не заменили на новые. Да и вообще новых досок что-то не наблюдается, хотя мне обещали, что когда вернусь, уже все будет сделано…

Я пошла дальше, заглядывая в стойла; два из них были заняты лошадьми, на которых приехали работники. Кстати, почему всего две лошади? Да и во дворе я не увидела привычной телеги. Нахмурившись, я продолжила осматривать стойла. Их давно уже вычистили, но некоторые слабые стенки до сих пор не укрепили, а в единственном деннике до сих пор клинит дверь.

После конюшни я прошлась по сараям, и вот там-то увидела доски, о которых мне говорили: они валялись то тут, то там, как, собственно, и инструменты – как бы не наступить на что. Сначала я решила, что это рабочий беспорядок, но при более тщательном осмотре следов работы не увидела. Более того: единственными следами, которые были хорошо заметны, были мои собственные. Сюда, кажется, никто и не заходил за время моей отлучки.

Я вышла из сараев и пошла в дом; в нос мне сразу ударили неприятные запахи. Что ж, видимо, сегодня не проветривали… Работники наверняка сидят на кухне, где собираются чаще всего, но я заглянула в гостиную. Там на кровати, оставшейся от Фарли, дрых рыжий Рой.

Это что еще такое? А другие где? Развернувшись, я поторопилась на кухню. Обнаружилась там лишь одна Фрэн, которую я намеревалась взять в поварихи. Она то ли дремала, то ли и вовсе спала, сидя на лавке близ очага (огонь в нем аж пылал) и опустив руки и голову на стол; рядом, на столе, лежали спицы и вязание, а поодаль на платке валялись корки от пирога, стояли две деревянных кружки и кувшинчик с пивом. В том, что это именно пиво, я убедилась, подойдя поближе, заглянув в него и понюхав.

— Фрэн! — громко позвала я.

Женщина вздрогнула, подняла голову и посмотрела на меня сонным тяжелым взглядом.

— Вы уже приехали? — вяло проговорила она и икнула.

— Да! Где остальные? Почему ты