Долго еще после 14 декабря ходили по городу разные анекдоты и рассказы – и в драматическом, и в комическом роде. Так, например, всем известно, что увлеченные к бунту солдаты положительно не знали настоящей причины возмущения; начальники и предводители их, заставляя их кричать «да здравствует Конституция!», уверяли солдат, что это супруга Константина Павловича. Некоторые из солдат, стоявшие около Сената, захватили тогда в свой кружок какого-то старого немца-сапожника, зевавшего на них поблизости из любопытства. Они его заставили ружейными прикладами провозглашать вместе с ними конституцию! Бедный немец надседался до хрипоты, но, наконец, выбившись из сил, сказал им:

– Господа солдаты, ради Бога, отпустите меня! Возьмите свежего немца, у меня больше голосу нет, я совсем не могу провозглашать русскую конституцию!

Глава XV

Двадцать седьмого ноября 1825 года из Таганрога пришло известие о кончине императора Александра Павловича; разумеется, на другой же день театры были закрыты. Настало грустное, тяжелое время. Вскоре после того театральная дирекция прекратила выдачу жалованья артистам. Остановка эта объясняется тем, что при тогдашних обстоятельствах положительно некому было ходатайствовать у государя за бедных артистов. Граф Милорадович, председатель Театрального комитета, умер; министерства двора тогда еще не существовало, а директор Майков не имел при дворе ровно никакого значения.

Легко вообразить, каково было тем из артистов, кто не припас денежки на черный день – особенно людям семейным; они, бедняги, должны были входить в долги, занимать деньги под жидовские проценты, закладывать свои вещи сколько-нибудь поценнее и перебиваться кое-как со дня на день.

В то время не было на каждой улице такого изобилия вывесок с заманчивыми надписями «Гласная касса ссуд», «Контора для заклада движимости», «Выдача денег под залог» и проч., и проч. Но тогдашние ростовщики были, конечно, не лучше нынешних, и борьба с ними за существование приходилась многим не под силу. Некоторые петербургские старожилы, вероятно, и теперь еще помнят, например, известного в то время богатого индийского ростовщика Моджерама Мотомалова, который с незапамятных времен поселился в Петербурге и объяснялся по-русски довольно порядочно. Эту оригинальную личность можно было встретить ежедневно на Невском проспекте в национальном костюме: широкий темный балахон был надет у него на шелковый пестрый халат, подпоясанный блестящим кушаком; высокая баранья папаха с красной бархатной верхушкой была обыкновенно заломана на затылок. Бронзовое лицо его было татуировано разноцветными красками, черные, как угли, зрачки блистали на желтоватых белках с кровяными прожилками; черные широкие брови, сросшиеся на самом переносье, довершали красоту этого индийского набоба. В правой руке у него постоянно была длинная бамбуковая палка с большим костяным набалдашником, а в левой – перламутровые и янтарные четки. Он был тогда уже очень стар, приземист и, передвигаясь, пыхтел от своей безобразной тучности.

К театральным он вообще был как-то особенно благосклонен; не потому, чтобы любил театр, куда никогда, конечно, не заглядывал; но он пользовался особенной привилегией у театрального казначея и вычеты из жалованья своих должников получал беспрепятственно по предъявлении их расписок. Каждый месяц, 1-го числа, он аккуратно являлся спозаранку в театральную контору с целым ворохом векселей и расписок, садился около казначея и, потирая руки от удовольствия, поджидал своих горемычных заемщиков.

В конце 1820-х годов этот благодетель страждущего человечества покончил свое земное странствование, и, по индусскому обряду, бренные его останки были торжественно сожжены на костре, на Волковом поле. Конечно, многие из его должников почли весьма приятною обязанностью отдать ему последний долг, и этот печальный обряд мог вполне назваться погашением долгов, потому что Моджерам, кажется, не оставил после себя наследников и все неудовлетворенные обязательства и недоимки рассыпались вместе с его прахом.

В числе обычных его должников был известный в то время оперный певец Климовский: большой кутила, с прекрасным голосом и неблаговидной страстишкой занимать у всех деньги без отдачи, вследствие чего был всегда в неоплатных долгах. Репутация его по этой части была всем известна, а потому почти никто из его товарищей не сдавался на его просьбы, как бы он сладко ни напевал им, уверяя в своей исправности.

Однажды он пришел к актеру Яковлеву и попросил у него 25 рублей до 1-го числа. Это была казенная фраза, с которой он обыкновенно начинал свои просьбы.

– Будьте уверены, Алексей Семенович, – говорит он Яковлеву, – что вас-то уж я ни за что не обману; относительно других моих товарищей я точно, может быть, иногда был неисправен, но вы, пред талантом которого я благоговею, вы – совсем другое дело! Даю вам честное, благородное слово, что 1-го числа, до которого теперь осталось всего две недели, прямо из конторы явлюсь к вам и с благодарностью отдам эти деньги, которые теперь мне нужны просто до зарезу!

К Яковлеву он обратился с подобной просьбой не первый раз, и тот, зная его благородную привычку, вполне был уверен, что этого 1-го числа ему никогда не дождаться. Но чтобы наконец отвязаться от докучливого просителя, он пошел в свою контору и вручил ему 25 рублей. Климовский, уходя, повторил свое обещание и с чувством глубокой благодарности пожал Яковлеву руку.

Наступило 1-е число. Яковлев, конечно, забыл и думать о своем должнике, но часов в 12 того дня, как снег на голову, является к нему Климовский и торжественно отдает занятые деньги. Яковлев, разумеется, удивился этой необыкновенной, неожиданной исправности и поблагодарил его.

Проходит после этого месяца два, и вот, в одно прекрасное утро, Климовский опять является к нему:

– Алексей Семенович, благодетель, выручите меня, пожалуйста. Просто мертвая петля на шее. Живодер Моджерам заломил такие дьявольские проценты, что нет никакой возможности иметь дела с этой индийским чучелом. Вы знаете, как я вас уважаю. Ни за 1000 рублей не соглашусь быть перед вами подлецом. Я доказал вам на опыте, как умею держать свое слово; дайте мне, ради Бога, 200 рублей до 1-го числа. Клянусь вам всем на свете, что 1-го числа прямо из конторы…

Но Яковлев не дал ему докончить своих уверений и сказал полушутя:

– Нет, любезный Климовский, извини меня, но ты меня один раз уж обманул, так в другой-то раз я не попадусь.

– Как обманул?! – воскликнул он от изумления. – Разве я вам не заплатил в срок? Разве я не сдержал моего слова?!

– Ты-то сдержал его, но и я держусь своих правил: 25 рублей куда ни шли, потеря была бы небольшая, если бы я их и не получил от тебя, и, коли дело пошло на правду, так знай, мой любезный, что,