Единственной роскошью, которую она себе позволила, было оборудование в доме ванной комнаты и смена обоев. Себе она не купила даже новой шляпки.

Пятая попытка реконструкции

Взяв в руки телеграмму из Стокгольма, Мария мысленно вернулась к тому удивительному моменту, когда впервые увидела «неуловимый радий».

Итак, началась последняя кристаллизация. Оба знали, что она займет немало времени. Да, можно было отправиться домой и немного отдохнуть, но нетерпение обоих было так велико, что они попытались устроиться для отдыха прямо здесь, рядом с зашторенной частью «лаборатории».

И Пьер, и Мария были невероятно утомлены и потому смогли уснуть. Но назвать этот сон глубоким или освежающим, конечно, было нельзя. Кто знает, что снится им обоим в эти минуты, какие задачи сейчас продолжает решать их разум.

Наконец время кристаллизации истекло. Первой проснулась Мария. Она несколько раз потерла затекшую шею, села на стуле прямее, потом тихонько коснулась плеча мужа. Тот сразу же открыл глаза.

— Пьер, прошло уже пять часов. Кристаллизация закончилась. Пойдем посмотрим.

— Пойдем.

Но Мария не торопилась вставать. Ей было немного страшно. Она боялась того момента, когда увидит плод своих четырехлетних усилий. Вернее, боялась, что не увидит ничего.

— Нет, пойди сначала сам.

Пьер, понимая, что происходит с женой, встал и решительно отодвинул тяжелую штору. Теперь Марии стал виден лабораторный стол и колпак, который накрывал единственную выпарную чашку. Лучи зимнего солнца насквозь прошивали всю лабораторию и играли на стеклянных боках колпака.

Пьер приблизился к столу. Потом сделал еще шаг, резко наклонился и замер. Мария издалека следила за ним. Сердце ее билось так сильно, как не билось никогда, — во всяком случае, так показалось ей самой. Наконец Пьер выпрямился и Мария решилась подойти к нему.

Она опустила взгляд на выпарную чашку и… не поверила своим глазам. Решительно сняла колпак и наклонилась над столом низко-низко.

— Тут ничего нет! — Никогда она не испытывала такого невероятного разочарования. — Ни зернышка… Какое-то пятно — и все…

Пьер молчал и тоже пристально смотрел на это «ничто».

— Что случилось, Пьер? Где наш радий? Что мы наделали? Где он?

Муж молчал.

— Что случилось? Где он, Пьер, где?

— Я не знаю, — наконец ответил тот.

— Что же мы сделали неправильно? Где ошиблись?

— Мы не сделали ни одной ошибки, — медленно проговорил Пьер.

— Но тут же ничего нет! Я не понимаю… Я не вынесу этого!..

— Повторяю, мы не делали ошибок…

— Но мы же работали годы! Целые годы! Он должен, он обязан быть там! Но его нет!

Мари говорила сквозь слезы. Это было не просто разочарование — это был крах. Настоящий невероятный крах, крест на долгой и изнурительной четырехлетней работе. Крест на всем, от чего они отказались ради призрачной возможности подержать в руках то, чего не видел никто в мире до этого момента. И что — выходит, все напрасно?

— Четыре бесконечных года здесь… — Мария отбежала как можно дальше, почти с ненавистью огляделась. — Четыре года в этом ужасном сарае… Четыре года…

Пьер молчал. Он мысленно восстанавливал каждую операцию, которую они выполняли вдвоем, каждый шаг своих расчетов, каждый вывод. Ошибок нет. И не было — они все сделали совершенно правильно.

«Но почему же тогда здесь пусто? Где те самые кристаллики нового элемента, которые просто обязаны здесь находиться?!»

Рыдания жены вывели Пьера из глубокой задумчивости. Он на секунду даже пожалел, что не может, подобно ей, так выплеснуть свое невероятное, чудовищно огромное разочарование. Но, судя по всему, их нелегкая работа закончена. Результатом ее стало пятнышко грязи на дне выпарной чашки…

Он молча подал Марии пальто, подождал, пока она наденет шляпку и плотнее закутается в шаль. Так же молча оделся сам и, пропустив вперед жену, аккуратно и преувеличенно неторопливо запер сарай. Морозный вечер, пронизанный садящимся январским солнцем, встретил их на улицах Парижа. Редкие прохожие спешили по своим делам, возможно, тоже возвращались к семьям. Супруги не сказали больше друг другу ни слова, пока шли домой.

Так и не произнеся ни слова, они вошли в прихожую, сняли перчатки, пальто. Мария избавилась от шали и шляпки. Пьер повернул ключ в двери. Говорить было не о чем. Итогом многолетних усилий оказалось ничто, полный крах. И это разом все убило в душе Марии.

На звук запираемой двери в прихожую вышел мсье Кюри-старший, Эжен.

— Вы вернулись…

— Да, отец, — сухо ответил Пьер.

Старший Кюри, конечно, заметил осунувшиеся лица сына и невестки, их погасшие глаза, но сделал вид, что не встревожен, просто его дети вернулись домой после тяжелого рабочего дня. Что все идет как обычно.

— С вашим ребенком надо что-то делать! Думаю, ее надо сдать в приют…

Эти слова растворились в воздухе, словно их и не было. Мария равнодушно поклонилась свекру и начала подниматься по ступенькам.

— Мне пришлось буквально стоять на голове, — как ни в чем не бывало продолжал Кюри-старший. Вернее, он старался, чтобы это выглядело как обычный вечерний разговор. — И теперь эта несносная девчонка…

Лицо сына поразило Эжена — тот не выглядел таким потерянным, даже когда умирала его мать. Да и в глазах Марии стояли слезы, которые она и не пыталась скрыть. Что-то случилось, но что? Эжен понял, что следует немедленно как-то вернуть его детей в обычный, привычный мир. И Кюри-старший продолжил:

— И теперь эта несносная девчонка не ляжет спать, пока мамочка не расскажет ей сказку… Я пытаюсь понять, чем хуже мои сказки. Те же самые сказки, но нужна ма-а-амочка.

Мария кивнула:

— Конечно, я уже иду к ней.

Она открыла дверь в комнату дочери. Старший Кюри смотрел ей вслед и не решался задать хоть какой-то вопрос. Он молча похлопал сына по плечу и легонько подтолкнул:

— Иди и ты, сынок…

И Пьер послушно пошел следом за Марией. Та уже сидела в ногах кроватки и держала ручку Ирен в своих руках.

— …Что-то случилось, мамочка?

После секундной паузы Мария ответила:

— Прости, Ирен, милая. Просто мама пока не может тебе ничего объяснить. Возьми куклу…

— Ох, мамочка! Побудь со мной еще…

Вошедший Пьер присел в кресло рядом с кроваткой. Надо было как-то поддержать жену, да и самому попытаться отвлечься от ужасных мыслей.

— Добрый вечер, солнышко, — он поцеловал дочь в нежную щечку. — Если ты закроешь глазки, папа расскажет тебе удивительную сказку.

— О чем? — Ирен ужасно хотелось спать, но папа и мама рядом с ней вечером появлялись не так часто, и она просто не могла сейчас взять и уснуть.

— Ну-у,