смело дать. Эта неприхотливость на командный состав, которым так трудно обеспечить второочередные части, представляет наш безусловный плюс. Тогда как капризные французы требуют талантливых вождей, от главнокомандующего до взводного командира включительно, и требуют могучего воздействия выдерживающей острую критику личности на свой непостоянный, увлекающийся характер, русские солдаты легче пойдут за идеей, прощая жрецам ее все их человеческие слабости.

Между колоссальной Россией и маленькими государствами в военном отношении есть много общего. Всем им приходится думать об обороне в первый период операций: армиям малых государств — до вмешательства более крупных величин в военном и политическом отношении, России — до сосредоточения сил с огромной площади на угрожаемую границу. Второочередные формирования имеют в обоих случаях большое значение; тот выигрыш времени, который получается в России пространством, получается и в Швейцарии, Сербии, Болгарии — микроскопическими размерами страны, ясностью опасности, угрожающей на этой же неделе всем ее гражданам, возможностью в течение нескольких часов поставить на ноги всех ее защитников; наконец, в поголовном ополчении всех граждан малого государства заключается единственная надежда его на сохранение национальной независимости во вспыхнувшей борьбе.

Эта аналогия между очень большим и очень малым объяснит нам, почему единственная великая держава, имевшая в мирное время войска резервного характера, типа болгарских двухбатальонных полков, развертывающихся в четыре батальона, — Россия. Это не просто следствие нашего влияния в деле организации болгарской армии. Части резервного характера — резервные и крепостные полки и батальоны, артиллерийские бригады — до последней реформы составляли типичную особенность русской военной организации. В период управления военным министерством генералом Ванновским главное внимание обращалось исключительно на то, чтобы создать урожайные условия для формирования новых батальонов при мобилизации, даже в ущерб качеству — подготовке и снабжению — перволинейных войск.

Опыт русско-японской войны дал резкие указания относительно ничтожной боевой ценности резервных формирований. Крушение бригады ген.-м. Орлова памятно всем. Пятый и шестой сибирские корпуса, образованные исключительно из резервных полков, приобрели действительную боевую ценность только по прошествии нескольких недель, если не месяцев, по прибытии на театр военных действий. Особенно сильное впечатление оставило то обстоятельство, что не только русские резервные полки, но и японские оказались не на уровне крайне строгих требований современной войны. Феерический успех наших стрелков на Путиловской сопке объясняется тем, что ее защищал японский резервный полк, который бежал, бросив свою артиллерию; рядом, на Новгородской сопке, которую оборонял перволинейный японский полк, мы встретили упорное сопротивление, потребовавшее для своего преодоления громадных жертв. При штурме Порт-Артура 11 августа 1904 года японский резервный полк не мог преодолеть чувства самосохранения и оказался не в силах броситься на указанный ему участок Китайской стенки; фланг перволинейных войск, прорвавших обход крепости, оказался обнаженным, и большая часть их погибла.

Все эти факты, в период после русско-японской войны, были истолкованы в смысле признания за резервными войсками ничтожной боевой годности, по крайней мере в первый, важнейший период войны. Признание этого положения сразу сбрасывало со счетов франко-русского союза те десятки резервных дивизий, мобилизация коих была вполне подготовлена в России, и создало тот безусловный перевес на стороне тройственного союза, который определял направление европейской политики в период 1906—1912 годов. Между тем вывод о ничтожной боевой годности резервных формирований русского, сравнительно сильного типа был сделан, может быть, решительнее, чем то обуславливало вполне хладнокровное размышление над событиями маньчжурского похода. Четвертый сибирский корпус, тоже образованный резервными полками, но мобилизованный первым, в весьма выгодных условиях, получивший кадры и прибывший на театр войны до тех пор, когда сложилась крайне неблагоприятная обстановка от понесенных уже нами неудач, действовал от начала до конца войны прекрасно. Пятый и шестой сибирские корпуса, располагавшие неудовлетворительными кадрами, плохо обученными, как и все войска московского и казанского военных округов той эпохи, мобилизованные в период смуты нашего отечества, втянувшие в свои ряды с толпами запасных — прапорщиков и солдат — все то недоумение, которое овладело русским обществом по поводу разыгравшегося на Дальнем Востоке акта великой исторической драмы, имевшие во главе неудачный подбор высших начальников, очевидно не могли сразу же удовлетворить трудным условиям войны. Безусловно чувствовалось отсутствие той идеи, которая так важна для русского солдата в обстановке резервной части и которая должна возместить ему все прорехи твердой организации и командования, обратив кампанию в крестовый поход, заинтересовав его настолько в исходе войны и боя, чтобы он мог чистосердечно решиться, надевая чистую рубаху перед боем, на победу и смерть. Остается только удивляться, как к началу 1905 года наши резервные полки успели настолько окрепнуть и обстреляться, что перестали уступать старым полевым полкам [...]

Хотя мы и имели полное основание полагать, что резервные войска будут несравненно лучше драться, имея за собой московский кремль, чем лупанарии Харбина, что переход к более краткому сроку службы, омолодивший состав “приходящих” запасных, выгодно отразится на резервных частях, однако при предпринятой капитальной реформе 1909 года мы пожертвовали заблаговременно имевшейся организацией резервных частей в пользу создания более сильной и лучше подготовленной перволинейной армии. Это не значит однако, что мы можем теперь противопоставить противнику лишь тот миллион штыков, который образуется тремя десятками корпусов. Позади них как во Франции, как в Германии, так и у нас носятся призраки новых миллионов бойцов — резервистов, ландверистов, территориальной армии — не в названии дело, боевой коэффициент которых, поколебленный русско-японской войной, представлял до последнего времени весьма загадочный вопросительный знак. Россия и Франция непобедимы, если коэффициент боевого достоинства второочередных формирований значителен, если тот океан штыков, который представляет русская земля, действительно колется, а не представляет лишь обманчивую декорацию. Если же судьбы народов решаются только усилиями перволинейных войск, то весьма вероятные первоначальные успехи тройственного союза должны оцениваться — на весах политики и стратегии — более высоко.

За интернов отвечает организация армии, за приходящих — та энергия, которую народ может вложить в свою защиту от боевой невзгоды. Успехи славянских, резервных по существу, войск на Балканском полуострове дают чрезвычайно ободряющий нас ответ — и не только с точки зрения всеславянской идеи, но и в техническом отношении. С точки зрения германской военной доктрины, исповедуемой и у нас широкими кругами “штундистов” в области военной мысли, болгарские и сербские войска, как принадлежащие к резервному типу, должны были потребовать много времени, чтобы сплотиться перед началом боевых действий, годились только для обороны и не способны были к решительным приемам в стратегии и тактике. Мы же видели на самом деле быструю изготовку,