отнюдь не прогрессивна. Мы ругаем существующее, но еще энергичнее ругаем всякую попытку изменить его — безразлично в какую сторону. Это наиболее скверная форма консерватизма. Беспринципное будирование ведет не к развитию, а к застою. Пустая реформа, решение вполне второстепенного вопроса вызывают бурное проявление несогласия.

Мне приходилось беседовать с лицом, которое было весьма причастно к реформам.

— “Отчего мы не отречемся от старой тактики? отчего бы нам вполне не признать решительное значение огня? отчего не отомкнуть штыки от ружей и не носить их на боку? Отчего авторитетом устава нам не подчеркнуть резким образом новую точку зрения на бой?” — поставил я вопрос.

— “Я лично — убежденный сторонник высказываемого вами. Но разве можем мы рискнуть на такую ломку? Куда там. Это легко в теории. В жизни нам надо идти гораздо более осторожными шагами”.

Лицо делало осторожные шаги, лицо советовалось со всеми; каждая деталь обсуждалась сонмом строевых начальников. Ломки произведено не было; и все же дело сорвалось, сорвалось на таком вопросе, о котором завтра, с первым пушечным выстрелом, никто не вспомнил бы.

Не верим мы в этот пушечный выстрел; боевое “завтра” представляется чем-то отдаленным и сомнительным.

Вспоминая это боевое “завтра”, я совершенно не могу разделить упреков в отступлении от полевого устава, в вольнодумстве, которые раздаются по адресу составителей этих указаний. При том разномыслии, которое господствует у нас, тот, кто берется за тактическую работу, имеет перед собой приятную перспективу: пойдешь направо — коня потеряешь, пойдешь налево — голову отрубят. Реформаторы предпочитают обыкновенно оставлять полевой устав в покое: хорошо, что армия уже научилась исполнять его; благо, что его положения уже обветшали — из них найдены лазейки; если устав не приносит пользы, то и стесняет уже мало: он разношен.

Жить пустотой нельзя; что-нибудь делать — далеко не самое лучшее — все-таки лучше, чем сидеть у разбитого корыта. Именно за ломку, именно за отступление от полевого устава, именно за стремление установить новые точки зрения “указаниями” и следует радоваться их появлению. Прежде всего, по важности затрагиваемых вопросов, “указания” имеют право на внимание критики, и во вторых — потому, что приходится выбирать между ними и разбитым в маньчжурском походе корытом, — имеют право на снисходительное к ним отношение.

Я считал необходимым мотивировать исходную точку зрения, дабы избежать упреков; с одной стороны — в руготне, в преследовании личных счетов, с другой стороны — в лицемерии и лицеприятии. Положение между двумя жерновами требует многочисленных отговорок.

***

По внутренней сути, которая проглядывает из различных изгибов мысли, “указания” представляют огромный скачок в сторону линейной тактики. Язык составителей еще не дерзает называть вещи своими именами. Брошюра еще не перебродила. В ней много борьбы, много противоречий. Из различных предложений выглядывают различные авторы, выглядывают кусочки французских и немецких доктрин. Иные из авторов, вероятно, признают мое соображение об измене перпендикулярной тактики неверным.

А что иное, как не переход к идеям немецкой линейной тактики, представляет вызывающее так много протестов разделение прежнего общего резерва на маневренный и резерв старшего начальника? Идея выжидания резерва, бездействия его во время боя на фронте отбрасывается. Маневренный резерв — это по существу, та часть боевой линии, перед которой не оказалось непосредственного врага и которая поэтому маневрирует для удара на фланг врага, пока другие дерутся. Маневренный резерв — это прежде всего уступ, это — растягивание линии, это — нанесение главного удара не из глубины боевого порядка, а на новом боевом участке. Если под словом резерв подразумевать прежде всего не нацеленную часть, часть еще свободную от определенной задачи, то маневренный резерв — не резерв; это — ударное маневрирующее крыло, это — накопленные за ним уступы, которые издалека, еще до начала боя, нацелены и получили вполне определенную задачу. Французская доктрина, стоящая на страже перпендикулярной тактики, никогда не допустила бы такой ереси, как маневренный резерв.

Много раз приходилось мне высказываться в пользу линейной тактики: хотелось бы договориться искренно и здесь, и вместо противоестественной связи старого учения об общем резерве с новыми, не вполне наметившимися линейными стремлениями, выражающейся в неудачном “маневренном” резерве, желательно было бы сказать просто: значение общего резерва уменьшилось и свелось к небольшой части для страховки против недоразумений; главный же удар намечается задолго до вступления в бой, и соответственным образом, углублением в этом направлении боевого порядка, постановкой уступов (позади, на линии фронта, впереди ее) организуется ударное крыло. Если часть войск на ударном крыле и будет непосредственно подчинена старшему начальнику, все же, по существу, она не будет представлять общий резерв.

То, что составители не пришли к единодушному решению, усматривается хотя бы из заглавия: “Бой фронта (Период подготовки атаки)”. Два заглавия — две по существу различных идеи. Первое заглавие отвечает развиваемому далее вполне верному понятию, что этот период в каждом боевом участке должен начинаться сразу с максимумом напряжения. Ведь, в сущности, когда “маневренный” резерв развернется, т.е. когда он вступит в соприкосновение с огнем противника, он тотчас же обращается в обыкновенный боевой участок и ведет у себя “бой на фронте” таким же методом, каким дерутся другие войска. Второе заглавие — период подготовки атаки — подразумевает еще какой-то период решения, какое-то производство решительной атаки особыми приемами. Тщетно читатель будет перелистывать брошюру — он не найдет в ней главы о решительной атаке. Мысль второго заглавия — гильотинирована.

Этот вопрос представляет большую важность: как известно, немцы не признают особых “решительных атак”, как, в сущности, не признают общего резерва. Французы, строя весь успех боя на ведении его из глубины, на энергичном выпаде общего резерва, в основу боя кладут понятие о решительной атаке. Мы, с нашим маневренным резервом, который не представляет ни резерв, ни линию, просто пропускаем существо — вторую, решительную половину боя и пишем главу только о первой. Доктрина далеко еще не подошла к сколько-нибудь законченному виду [...]

Что неприятно режет глаз — это попадающееся чуть не на каждой странице слово “отряд”. “Отряд”, “деташемент”, “отрядить”, “деташировать” — это наиболее неприятные выражения. Самый существенный вывод из опыта прошлой войны — это лишение каждого начальника права устраивать отряды; будущий полевой устав следовало бы начать приблизительно так: главнокомандующий