Я неуверенно провела рукой по юбке. Когда он в последний раз разговаривал со мной по душам в харчевне, то открыл, что он не слуга, как я, но инспектор полиции. Я гадала, о чем еще он не успел мне сообщить.

— Очень хорошо, — сказала я. — Полагаю, харчевня станет у нас чем-то вроде штаба.

Его губы изогнулись в подобии улыбки:

— Думаю, так оно и есть.

Мы отправились в путь по отдельности, я ускорила шаг, стремясь как можно скорее очутиться подальше от рыночного хаоса. Когда я все-таки вышла из крепости на тихую дорогу, то сделала глубокий вдох. Несколько дней мы довольствовались лишь ставящими в тупик вопросами, но наконец перед нами мелькнул проблеск правды. И эта правда была такой свежей, такой ясной, что казалось, все это время глаза мне застилал туман, и вот на какое-то мгновение он рассеялся и я прозрела. И теперь мне хотелось увидеть еще больше.

Мы оказались на один шаг ближе к правде.

Воздев руку к небу, я потянулась к ней другой рукой, чтобы снять напряжение в спине.

В тростнике неподалеку от меня что-то тихо зашелестело, и я застыла на месте.

Оглянувшись, я увидела только пустую дорогу, огибающую луг с высокой травой, и зыбкий туман, напоминающий беспокойных бесплотных духов.

— Это просто ветер, — пробормотала я, опуская руки, но сердце испуганно забилось: я вспомнила об убитом крестьянине.

Я сделала еще один шаг вперед и снова услышала шелест травы, а затем хлюпанье мокрой земли у кого-то под ногами.

Звук шагов становился ближе и ближе, и все во мне словно зашептало: за тобой кто-то идет. Подхватив подол юбки, я зашагала энергичнее, а потом прямо-таки побежала, услышав, что человек у меня за спиной набирает скорость.

Мокрая земля скользила у меня под ногами, один мой башмак увяз в грязи, и я осмелилась оглянуться. И задохнулась при виде человека знатного происхождения — он был одет как таковой — в высокой черной шляпе, надвинутой на брови. Лицо его было скрыто повязанным на голове красным шарфом.

Одет же он был в белый халат, запятнанный кровью.

«Беги!» — приказал мне разум, и я умудрилась развернуться и рвануть вперед.

Онемевшая от ужаса, я не могла сказать, долго ли бежала, или почему вдруг оказалась на четвереньках, или когда именно свернула с дороги. Несясь по полю, я продиралась сквозь тростниковые метелки, а стоило мне обернуться, чтобы выяснить, удалось ли оторваться от преследователя, как чья-то рука ухватила меня за воротник и бросила на землю. Я ударилась плечом, перекатилась на спину и увидела над собой сверкающий клинок, подобный обнаженному когтю.

Я застонала, крепко зажмурилась и стала ждать, когда меня пронзит металлическое острие, но тут услышала громкий стук и возгласы. Открыв глаза, я не увидела ничего, кроме качающегося тростника и бледного неба.

Встав на подгибающиеся ноги, я оглядывалась до тех пор, пока мой взгляд не привлекла знакомая высокая фигура. Это был молодой инспектор, его грудь вздымалась с такой силой, будто весь путь сюда он бежал. Времени удивляться, как ему удалось меня отыскать, не было, поскольку напавший на меня тоже встал. Его халат был теперь весь в грязи.

Оджин взялся за меч, раздался шепот стали.

— Назад!

Мужчина молча, с изящной легкостью выставил вперед руку, нацелив меч в сердце Оджина.

— Спрячься, — прошептал Оджин, и я поняла, что инспектор обращается ко мне, хотя он не сводил взгляда с преступника.

Одним ловким движением Оджин обнажил меч и отбросил ножны в сторону. Держа его обеими руками, он с невероятной скоростью бросился вперед и в один миг преодолел расстояние в двадцать футов между ним и злодеем. Сверкнуло лезвие меча, но преступник парировал удар, и сталь громко лязгнула о сталь. Этот лязг отозвался у меня в костях. Все происходило так быстро, что мне едва удавалось следить за сражающимися, за их молниеносными движениями. Я совсем забыла о том, что надо спрятаться. Какое-то мгновение они были на равных, в следующее пятились назад, а секунду спустя их мечи с лязгом скрещивались.

Внезапно в воздухе пронеслась струйка крови, после чего наступила тишина и все замерло.

«Чья это кровь?»

Мужчина немного помедлил, и Оджин тут же бросился на него. Меч, выбитый из руки преступника, исчез в бескрайнем море высокой травы.

— Кто ты? — Оджин приближался к своему противнику, держа наготове меч. — Отвечай.

Мужчина молчал и не двигался, при этом смотрел на Оджина так, будто старался запомнить каждую черту его лица. После чего развернулся и побежал туда, где лежал его меч, подхватил его и продолжил свой бег. Плечо у него горело ярко-красным от крови.

Как только он скрылся из виду, я кинулась к Оджину. Метелки растений проходились по моему лицу, я, запыхавшись, остановилась перед инспектором. Он стоял, наклонившись вперед, руки его лежали на коленях, из-под полицейской шляпы стекал пот.

— Наверное, надо его догнать, — сказала я.

— Нельзя так рисковать, — отрывисто ответил Оджин. — Он может спрятаться в поле. И как только я уйду отсюда, вернется за тобой.

— Но я могу пойти с вами…

Тут мое внимание привлекла прореха на халате Оджина. Я-то думала, что ранен только напавший на меня мужчина, но теперь увидела, что по синему шелку халата Оджина расплывается темное пятно. Сердце колотилось у меня в груди; он мог умереть, и от этой мысли у меня задрожали и подогнулись колени.

— У вас… у вас идет кровь, — выдавила я.

— Со мной все в порядке. Небольшая рана на ноге. — Оджин вытер пот со лба и встал во весь рост. — Я, должно быть, ранил его куда ощутимее. Но надо было нанести удар в какое-нибудь более заметное место, чтобы потом легко найти нашего подозреваемого. — Пройдя мимо меня, он пристально вгляделся в близстоящий лес, где скрылся мужчина. — О нем известно одно: он умеет биться на мечах.

Я не замечала ничего вокруг, кроме трепещущегося на ветру окровавленного халата Оджина.

— Врач Кхун упоминал когда-нибудь о том, что учился владеть мечом? — спросил он.

До меня не сразу дошел смысл его вопроса. Я отвела взгляд от Оджина и посмотрела на лес впереди.

— Нет, но у него дома есть книга по военному искусству. Он мог научиться сражаться на мечах самостоятельно.

— И у него это получилось очень хорошо. Это мало похоже на правду, но если все обстоит именно так, то надо признать, что у Кхуна есть мотив, — пробормотал