— Она может присоединиться к нам, — оборвал его Оджин.

— Она… она может?.. — Полицейский заморгал, точно рыба. — Она?

— Да, она.

Не задерживаясь больше, мы пошли к лодке, и внутри у меня все затряслось, когда я ступила в нее, — дощатый пол раскачивался так сильно, что казалось, я пытаюсь устоять на вздымающихся волнах. Но я умудрилась сохранить равновесие и нашла себе местечко рядом с Сульби, поближе к корме, мужчины же сели на носу этой узкой, но длинной лодки.

— Кто жертва? — шепотом спросила я.

— Пока не знаю, — ответила она. — И полицейские, похоже, тоже. По одежде можно судить, что она из дворца. Они не искали у нее жетон, удостоверяющий личность.

— Почему?

— Ну ты же знаешь законы. Конфуцианский этикет. Полицейским запрещено прикасаться к женщинам — и к подозреваемым, и к жертвам. — Сульби с силой провела ладонью по юбке. И тихо, в расчете, что услышу только я, призналась: — Я так устала от того, что все время приходится иметь дело с трупами, но женщин то и дело убивают.

Над нами нависали молчание и синий туман, вокруг были видны только чернильно-черные волны. Стояла тишина. Было слышно лишь, как погружаются в воду и поднимаются весла.

— Тебе известно, как она умерла? — спросила я свою знакомую, бросив быстрый взгляд на Оджина. Плечи его, казалось, были сильно напряжены, лицо слегка повернуто к нам, словно он подслушивал наш разговор. — И можно ли связать ее смерть с резней в Хёминсо?

— Я знаю, что ее ударили дубинкой по голове, а тело нашли на берегу реки, лицом в воду, — ответила Сульби. — Рядом с местом убийства обнаружили все те же листовки.

— Вон там! — крикнул рыбак. — Я их вижу.

Туман расступился, будто отдернули занавески, и перед нами предстала небольшая группа полицейских, столпившихся на берегу вокруг трупа. За их спинами я смогла разглядеть лишь волосы и стопу жертвы — одна нога у нее была босой.

Когда мы причалили к берегу и мужчины вытащили на него лодку, Сульби взяла меня за руку, чтобы помочь сохранить равновесие. Как только мои ноги коснулась земли, я подняла глаза; на этот раз стоявшие стеной полицейские немного расступились, и я увидела бирюзовую шелковую юбку. Этот цвет был таким особенным, что грудь у меня стеснило и дышать стало трудно.

Это была не просто женщина из дворца.

Это была дворцовая медсестра.

Я зашагала быстрее и скоро уже разглядывала тело молодой женщины, по-прежнему лежавшей на животе, лицом в воде и грязи. Никто и не подумал перевернуть ее. «Конфуцианский этикет», — эхом прозвучало у меня в ушах объяснение Сульби.

— Помоги мне перевернуть ее, — сказала я, и Сульби согласно кивнула.

Вместе нам это удалось, и стала видна синеватая кожа женщины, покрытая грязью. Я села на корточки, взяла ее за кисть — и мгновенно насторожилась.

Под моими давящими на запястье пальцами бился слабый пульс.

Я тут же, приподняв голову женщины за подбородок, откинула ее назад. Склонившись над ней, я прислонилась щекой к ее щеке и посмотрела ей на грудь.

— Она еще жива, — выдохнула я.

Кто-то сел на корточки совсем рядом со мной, и халат этого человека прошелся по моей руке. Оджин.

— Она жива? — Нахмурившись, он оглядел жертву. — Как такое может быть? Кто-то удерживал ее под водой, чтобы она утонула. У нее на шее остались синяки от пальцев.

— Но она не умерла, — выпалила я. — Убийца решил, что она мертва, но она лишь потеряла сознание.

— И что нам делать? — спросила встревоженная Сульби.

— Можете выяснить, кто она? — спросил Оджин.

— Да. — Сульби села на корточки по другую сторону женщины, прошлась дрожащими руками по ее белому фартуку. Одна ее ладонь скользнула в карман и достала из него деревянный жетон. — Она действительно работает во дворце. Это медсестра Кюнхи.

Я о такой никогда не слышала. Скорее всего, она работала не в те же дни, что и я. И если сейчас не поспешить, мы ее потеряем. Но что положено делать в подобных случаях? Если жертва чуть было не утонула?

От сильного волнения мой ум чуть было не отказался работать, но я все же сосредоточилась. Мысленно перелистала страницы учебников, те из них, что помнила наизусть.

— Надо восстановить ей дыхание. Немедленно, — наконец сказала я.

Сульби с готовностью кивнула.

— С этим я могу помочь, ыйнё-ним. — Отработанным движением она зажала нос медсестры и приникла губами к ее рту, вдыхая воздух ей в легкие.

Я продолжала следить за пульсом медсестры Кюнхи, и спустя несколько долгих и мучительных минут она приподнялась и судорожно выдохнула. Потом медсестра жутко закашлялась, у нее на губах выступила розовая пена. Она отчаянно пыталась набрать в грудь воздуха, словно все еще продолжала тонуть. Казалось, у нее началась агония. Мы с Сульби сидели рядом с ней и старались хоть как-то успокоить.

— Что с-случилось? — хрипло вскричала наконец медсестра Кюнхи. — Что п-произошло?

— На тебя напали, — осторожно сказал Оджин. — Ты помнишь хоть что-то о случившемся?

Какое-то время медсестра яростно откашливалась, а когда Оджин обратился к ней с тем же вопросом во второй раз, ответила:

— Я… помню лишь, что ждала Арам. — Слова клокотали у нее в горле, ей было трудно дышать. Ее красные глаза стреляли по сторонам. — Мы всегда ходим во дворец вместе. Я ничего, кроме этого, не помню… Я ждала Арам.

Арам. Это имя показалось мне знакомым. Но… почему?

— А где же тогда Арам? — спросила я.

— Я… я не знаю.

— Ну, может, ей удалось убежать от злоумышленника, — пробормотал Оджин, — или же она так и не вышла из дома.

Пятеро стоявших вокруг нас полицейских зашептались между собой.

Оджин медленно поднялся на ноги и положил ладонь на рукоять меча.

— Тамо Сульби, сделай все, что в твоих силах, чтобы стабилизировать состояние медсестры Кюнхи. — Он посмотрел на полицейских. — Пусть двое из вас охраняют жертву; с ней ничего не должно случиться. А остальные пускай продолжают искать убийцу. Я же пойду домой к медсестре Арам.

— Если вы того пожелаете, наыри, я провожу вас к ее дому, — неуверенно предложил рыбак. — Она живет неподалеку.

— Она живет одна? — спросил Оджин.

— Да, по большей части. Ее отец рыбак, он почти всегда в море.

Оджин обратил свой взгляд на меня, словно спрашивая: «Ты знаешь ее?»

Я поднялась на ноги и, подхватив перепачканную в грязи юбку, подошла к Оджину. И очень тихо, слегка отвернувшись, чтобы полицейские ничего не могли прочесть по моим губам, проговорила:

— Я работаю не в те дни, что медсестра Арам, но мне все же