Шрифт:
Закладка:
— Ну тогда иди со мной, — сказал Оджин. — Может, сейчас она дома.
* * *
— Я знаю их обеих — медсестру Кюнхи и медсестру Арам. — Рыбак быстро шел по берегу реки с Оджином и мной. — Видите ли, я договорился с ними: они через день подходят к моей лодке, и я перевожу их на другой берег.
— Они жили довольно далеко от столицы, — заметил Оджин.
— В этом нет ничего странного, — сказала я. — Многие медсестры слишком бедны и не могут позволить себе жилье в городе.
— Сюда, наыри. — Рыбак жестом показал на тропинку, идущую от реки к хижине с соломенной крышей и желтыми глиняными стенами, за которой росли сосны и простирались волнообразные холмы.
— Значит, ты виделся с двумя медсестрами через день, — продолжал Оджин. — И до тебя, должно быть, долетали обрывки разговоров, которые они вели в лодке.
Рыбак замедлил шаг, на его лице отразилось недоумение:
— Вот что странно, наыри, — прошептал он, — в лодке-то они не разговаривали. Как я на них ни взгляну, все мне казалось, что они в таком ужасе, словно я на бойню их везу. — Он покачал головой и снова пошел быстро. — Впрочем, они не всегда так себя вели.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я.
— Помню, они были такими радостными и оживленными девушками. Бывало, сидят у меня в лодке, болтают о занятиях, экзаменах и благородных мужчинах, которые им знаки внимания оказывают. А потом в один день они неожиданно замолкли. Словно кто-то потушил горевший в них свет.
— И когда это произошло? — Оджин заговорил резко, взгляд его стал колючим.
Рыбак сдвинул брови:
— Когда же это… Дайте подумать… Где-то в прошлом году? Кажется, в начале прошлого года.
— В самые первые его дни?
— Кажется, да.
Оджин покачал головой с выражением недоверия на лице. Мне не терпелось узнать, о чем он подумал, но тут наш проводник сказал:
— Мы пришли, наури!
Мы с Оджином стояли перед одинокой хижиной. Все, казалось, было здесь в порядке, если не считать двух цепочек следов — по направлению к хижине и прочь от нее. Идя по ним, мы очутились перед дверью в хижину. Оджин постучал по дверной раме.
— Медсестра Арам, ты дома? — Голос его звучал твердо и гулко. — Я инспектор Со из столичного отделения полиции.
Мы ждали.
Но в ответ не раздалось ни звука. Ни шагов, ни шороха, ни бормотания.
— Похоже, никого нет дома, — сказала я.
Оджин взялся за медную дверную ручку и потянул в сторону. Дверь поддалась.
— Однако дом не заперт.
Он отодвинул дверь, и мы увидели комнату, полную теней. Серый дневной свет, проникнув внутрь, осветил спину молодой женщины, лежавшей на низком столике лицом вниз, руки ее были прижаты к бокам.
— Она спит? — Рыбак, не отстававший от нас, испуганно подался назад. — Она… она, должно быть, спит?
Леденящая тьма хижины медленно просочилась в меня, и кровь застыла у меня в жилах. Я едва могла пошевелиться.
— Мы должны войти, — прошептала я Оджину.
Одним точным движением Оджин вынул из ножен меч, и его лезвие блеснуло, когда инспектор ступил в комнату. Я задержала дыхание, ожидая, что на него выпрыгнет убийца. Но все было тихо — женщина лежала на столе, рядом с ее телом стояла незажженная свеча. Все было спокойно и безжизненно.
Оджин сел на корточки рядом с женщиной, а я моментально скинула с ног деревянные башмаки на высокой подошве и вошла в комнату.
— Жива ли она, наыри?..
И замерла на месте, потому что у меня промокли носки. Скоро распахнутые глаза привыкли к темноте, и я увидела, что от тела женщины ко мне ведет след черной жидкости.
«Это всего-навсего кровь, — сказала я себе, стараясь унять сердцебиение. — Ты видела ее тысячу раз».
— Она мертва, — прошептал Оджин. Мне была видна лишь половина его лица, другая же тонула в серо-синем свете.
Я стянула с ног носки и, босая, осторожно подошла к окну и открыла его — в комнате стало светлее, и я смогла разглядеть бирюзово-синюю форму. Женщин была одета для работы, но что-то остановило ее на пути к двери.
Оджин подозвал меня к себе.
— Поможешь мне осмотреть ее?
Он поместил рукоять меча под тело и постарался приподнять его, поскольку не имел права коснуться женщины, пусть даже мертвой, хотя до этого, внезапно вспомнила я, он дотрагивался до меня, помогая перелезть через стену в Хёминсо, а также сесть на его лошадь. Я поспешила ему на помощь и, придерживая женщину за плечо, приподняла ей голову. Ее кожа была холодной, и мое лицо исказила гримаса. Для того чтобы понять, что женщина мертва, не требовалось нащупывать пульс. Ее глаза были подернуты туманной пленкой.
Кто-то перерезал ей горло.
— Кто мог сотворить такое? — прошептала я. Этот же вопрос преследовал меня и в Хёминсо. — Какое чудовище?
— Этого я не знаю, — ответил Оджин. — Знаю одно: медсестра Арам была знакома со своим убийцей. Она открыла преступнику дверь и впустила его. И заварила чай — для себя и для гостя. — На столике стоял чайник, которого я прежде не заметила, а также две чашки. Обе они были полными. На дне одной из них я увидела какое-то белое вещество.
— Можно опустить ее, наыри? — спросила я.
Оджин вытащил из-под тела рукоятку меча и кивнул.
Я вернула тело в прежнее положение. Потом достала из своего набора акупунктурных игл серебряную иголку. Взяла чашку со странным веществом и погрузила в него кончик иглы, и он постепенно почернел.
— Ее отравили, — прошептала я.
Оджин не отрывал взгляд от трупа.
— Откуда ты знаешь?
— Мы в Хёминсо часто прибегаем к этому методу. Если у нас возникает подозрение, что пациента отравили, мы кладем ему в рот серебряную булавку. — Я протянула ему иглу, он взял ее и внимательно изучил. — Серебро тускнеет при соприкосновении с серой. А саяк — яд на основе серы — очень легко купить в столице.
— Значит, медсестру Арам отравили… по всей вероятности, бросили яд в чай, стоило ей только отвернуться. А потом, когда она была уже без сил… — Оджин показал на тщательно уложенные волосы медсестры Арам, лишь немного растрепавшиеся сзади, — убийца схватил ее за шею и перерезал горло.
— Кто-то напал на трех женщин из дворца, — сказала я, чувствуя слабость в желудке. — На троих напал, двоих из них убил и в придачу к этому устранил, по крайней мере, трех свидетельниц. А в столице, как мне сказали, опять появились листовки с обвинением принца.
— Да. Я считаю,