глиняных мисках, гарнир и салат. В животе у меня заурчало, и я поняла вдруг, что у меня целый день крошки во рту не было. Сначала я съела любимые мной кусочки мяса, затем отправила в рот ложку рисового супа, потом еще одну и тут заметила, что Оджин ничего не ест. Он, казалось, всецело погрузился в свои мысли, но потом наконец пробормотал:

— Это было трудно? Быть ребенком его светлости Сина?

Ложка застыла у меня в руке, в груди возникло неприятное чувство тревоги.

— Я не настоящая его дочь. То есть, конечно, настоящая. Но незаконнорожденная.

— Пусть так. Но все же он твой отец. А ты его дочь.

Я невесело рассмеялась:

— Он видит во мне лишь простолюдинку. — Оджин молчал, и я пожалела о сказанном, но потом убедила себя, что мне это безразлично. Не имело никакого значения, что он думает обо мне. Мы вместе для того, чтобы расследовать преступление, и становиться друзьями в наши планы не входит.

— Моя мать постоянно объясняла мне, что все люди равны, — сказал Оджин тихо и сдержанно, словно говорил о человеке из далекого прошлого. — Она не сомневалась, что каждый появившийся на свет — дитя небес и земли, что мы ничем не отличаемся друг от друга. Это доказывает и история; бывало, что рабы, сражавшиеся на войнах, становились министрами или генералами. — Он тихо рассмеялся: — Моя бабушка полагала, что рабам следует убивать своих хозяев, сжигать свидетельства того, что они рабы, и никогда больше не попадать под власть кнута.

Я смотрела на него из-под соломенной накидки и размышляла о его странной семье. Оджин сидел прямо, расправив плечи, и казался воплощением спокойствия, но его ресницы были опущены.

— До того дня, когда умерла моя мама, я не знал, что она была чхонмин, вульгарной простолюдинкой. Отец сбежал с ней, поскольку браки между представителями разных сословий запрещены. Когда она умерла, к нам явились наши богатые родственники — оговорить ее и отпраздновать ее смерть. Отец в ярости разбил всю посуду, все горшки и миски…

Оджин посмотрел на небольшие шрамы на своей ладони, и я задумалась, а не больше ли у нас общего, чем я полагала поначалу.

— Прости, если обижаю тебя, но я никогда особенно не любил твоего отца, — сказал он чуть слышно, взяв палочки для еды. — Я видел, как он поступает с просьбами и жалобами тех, кто ниже его; он коррумпирован и несправедлив и берет взятки. И на твоем месте я бы не стал переживать о том, как он к тебе относится.

Я сидела совершенно неподвижно, боясь пошевелиться, боясь осознать смысл его слов.

Боясь согласиться с ним.

Я никогда не думала об отце в таком плане — как о человеке, который далеко не добр и не благороден.

Оджин подцепил палочками кусочки мяса из своего нетронутого супа и переложил их в мою миску. Словно он заботился обо мне, словно я небезразлична ему. И конечно же, так оно и было — ведь я была его информантом, его единственным источником сведений о том, что происходит во дворце.

Он как ни в чем не бывало переменил тему нашего разговора:

— Мне бы хотелось расспросить твоего отца об убийствах в Хёминсо. Но только если ты не имеешь ничего против.

— Вы можете… — сказала я, пытаясь посмотреть на происходящее его глазами. — Только он ни в коем случае не должен понять, что мы с вами работаем вместе.

— Разумеется. Я скажу ему, что в ту ночь его видели.

— Инспектор! — Отчаянный крик пронзил воздух и оборвал наш разговор. — Инспектор Со!

Кричал полицейский, продирающийся сквозь толпу вымокших под дождем людей. Одной рукой он придерживал шляпу, другой — вытирал мокрое от дождя лицо. Прежде чем он успел разглядеть меня, я надвинула накидку еще ниже на лицо. И из-под нее смотрела, как запыхавшийся полицейский идет по лужам и останавливается прямо перед нами.

— Инспектор! Слава небесам, я нашел вас! — крикнул он. — Вас все отделение полиции ищет!

— А в чем, собственно, дело? — резко спросил Оджин.

— Командир Сон и другие полицейские уже ушли вперед. А мне приказали найти вас. — Полицейский замолчал, чтобы перевести дыхание, а затем продолжил дрожащим голосом: — Двое мужчин рыбачили на реке Хан и обнаружили еще одно тело. Это опять женщина из дворца!

Оджин оставил на столе деньги и тихо сказал мне:

— Не ходи за нами. Тебя много кто может увидеть. — И с этими словами он исчез за синей завесой дождя.

Я послушно просидела на месте несколько минут, а потом вскочила на ноги. Я должна была увидеть мертвую женщину собственными глазами, потому что кто его знает, на что способен командир? Может, он похоронит тело прежде, чем оно заговорит?

* * *

Над рекой Хан висел густой туман, скрывавший выстроившиеся вдоль воды хижины, равно как и причаленные к берегу длинные деревянные лодки, бамбуковые паруса которых пронзали небо сотнями иголок.

Я тайком следовала за тремя силуэтами — за Оджином, полицейским и несущей носилки тамо. Ноги у меня болели, потому что приходилось шагать по грязи, доходившей до лодыжек. Я уже несколько раз поскользнулась и чуть было не упала. Подол моей юбки стал коричневым, в лицо летели брызги и небольшие комки грязи. Я пачкала ею руки, пытаясь убрать с лица мокрые волосы.

Скоро я стала различать впереди фигуры других людей. И услышала голос командира Сона еще до того, как увидела его, — он приказывал полицейским разделиться на группы и идти или плыть на лодках во всех четырех направлениях в поисках свидетельств и улик. Подойдя достаточно близко, я разглядела его мощную фигуру и седую бороду. Но он тут же куда-то ушел, и его спина исчезла в тумане.

— Сюда, наыри. — Полицейский повел Оджина и тамо к лодке, управляемой рыбаком с обветренным лицом. — Труп на другом берегу реки.

Я поспешила подойти ближе и сумела разглядеть лицо тамо. С него на меня смотрели широко посаженные глаза. Я знала эту девушку.

— Сульби-я!

— Ыйнё-ним! — вскричала она, и ее обескураженное лицо просветлело. Только тогда Оджин обернулся. — Что ты здесь делаешь? — спросила она.

Подобрав юбку, я быстрым шагом подошла к ней.

— Сульби-я, я слышала о том, что тут произошло. Нужна ли тебе помощь…

— Кто ты такая? — прорычал полицейский. — Тут работает полиция.

— Я нечаянно услышала, господин, что убита женщина из дворца. — Я вперила немигающий взгляд в полицейского и старалась не смотреть на Оджина, чьи глаза, как я чувствовала, буравили меня. — Я могу вам помочь, ведь я нэ-ыйнё.

Полицейский фыркнул:

— Ты