— Но как… — Ответ, казалось, был совсем рядом, прямо за завесой теней, и мне хотелось сорвать ее. Я хотела знать.

Сунув руку в карман фартука медсестры, я достала ее жетон. Это действительно была медсестра Арам.

— Почему ее имя кажется мне таким знакомым? — прошептала я.

Меня грызло недовольство собой. Я поднялась на ноги и, скрестив руки на груди, смотрела в никуда пустым взглядом, пытаясь вспомнить. Никогда прежде я не встречала медсестру Арам или медсестру Кюнхи, поскольку мы работали в разное время; наши пути никогда не пересекались. Тогда, должно быть, кто-то говорил мне о ней… но кто? Я изо всех сил напрягала память.

Тут от двери раздался шепот:

— Она мертва?

Мы с Оджином резко повернулись и увидели медсестру Кюнхи: с нее стекала речная вода, черные волосы облепили лицо, словно водоросли. Кожа ее по-прежнему была синей, глаза — широкими и пустыми, будто две свежевыкопанные могилы. К ней подбежала запыхавшаяся Сульби.

— Прошу прощения, инспектор, — сказала тамо. — Она настояла на том, чтобы прийти. Начала кричать, и полицейский приказал отвести ее к вам.

Оджин подошел к медсестре Кюнхи, и я увидела, как у нее задрожали руки, а потом и все тело. Ее взгляд остановился на распростертом на столике теле. На трупе подруги.

— Я знаю, почему она мертва. — Ее голос дрожал, а потом она закрыла лицо испачканными в грязи руками. — И знаю, почему должна умереть я.

10

Навязчивый запах смерти глубоко проник в мои мысли.

Какой ужасной силы должна быть ярость, чтобы ударить женщину дубинкой по голове, а потом удерживать ее под водой до тех пор, пока она не захлебнется? Почему убийца не дрогнул, не пожалел извивавшуюся в воде и пытавшуюся глотнуть воздуха Кюнхи?

При мысли о том, что правда оказалась, наконец, где-то рядом, я задрожала. Медсестра Кюнхи знала ответы на многие животрепещущие вопросы, значит, расследование скоро закончится.

Я взяла из кладовки сухую соломенную накидку, вышла во двор и увидела, что двое полицейских оттеснили медсестру Кюнхи к стене. Они скрестили руки на груди, их голоса были резкими и требовательными:

— Ну? Кто это с тобой сделал?

— Ты должна помнить хоть что-то. Мужчина или женщина? Высокий был человек или маленького роста?

Я, чуть было не выронив накидку, поспешила к несчастной медсестре. Встав между ней и полицейскими, склонила голову и вежливо сказала:

— Умоляю, этой женщине плохо. Ее нужно отвести в Хёминсо, и только после этого вы, вероятно, сможете ее расспросить.

Полицейские, посомневавшись, с ворчанием отправились сторожить калитку в живой изгороди.

— Ну, вот. — Я закутала дрожащую медсестру Кюнхи в соломенную накидку. Дождь прекратился, но меня беспокоило ее рокочущее дыхание. Ей удалось не утонуть, но я слышала о людях, умерших от осложнений после длительного пребывания в воде. — Пошли, тебе надо сесть.

Я повела ее к небольшому деревянному возвышению, где, по всей вероятности, ее подруга имела обыкновение перекусывать в ясные солнечные дни, чего она никогда больше не сделает. Мы молча сели, и я проследила за взглядом Кюнхи — она смотрела то на двор, то на хижину, где все еще лежало тело убитой.

— Не надо ничего говорить, пока не будешь готова, — прошептала я.

Кюнхи ничего не ответила, ее взгляд остекленел, бледные губы слегка приоткрылись, воздух с шумом входил и выходил из груди. Полагая, что придется сидеть в молчании еще час-другой, я выпрямилась и скрестила лодыжки, готовая ждать.

Оджин и тамо Сульби куда-то ушли, но скоро я опять увидела его на тропинке. Он с хмурым видом вошел во двор.

— Наыри, — позвал его я. Он посмотрел на меня, приподняв брови от удивления. — Медсестре Кюнхи нужна врачебная помощь.

— Да, конечно. Я послал тамо Сульби сообщить об этом командиру, — ответил он, — и подготовить переправку медсестры на другой берег реки. Мы постараемся доставить ее в Хёминсо как можно скорее.

Я взглянула на медсестру Кюнхи, желая приободрить ее, и удивилась: она повернула голову и пристально смотрела на инспектора.

— Я готова… — скрипучим шепотом проговорила она. — Я готова все рассказать.

Мы с Оджином обменялись ошеломленными взглядами. Он подошел к медсестре, хотя и не слишком близко, и сложил руки за спиной.

— Я знаю, тебе трудно об этом говорить. — Его голос звучал тихо, глухо и очень спокойно. — Можешь не торопиться.

Кюнхи напряженно кивнула.

— Можешь объяснить, что ты имела в виду? — спросил он. — Ты сказала, что знаешь, почему умерла медсестра Арам и почему ты тоже должна умереть.

Она, сложив ладони вместе, стала выкручивать пальцы, словно они были секретами, которые ей надо было извлечь из себя.

— Она где-то в горах… — Кюнхи бросила на меня нервный взгляд, — наша тайна.

— Ты можешь рассказать нам о ней, — прошептала я. — Если это из-за нее ты очутилась на волосок от смерти, то, поделившись с нами, ты, вероятней всего, окажешься в безопасности.

Глядя на побелевшие костяшки пальцев, медсестра сказала:

— Придворная дама Анби, медсестра Арам и я… мы свидетельницы.

По спине у меня побежали мурашки.

— Свидетельницы чего? — медленно спросил Оджин.

Ее плечи приподнялись, она обхватила себя руками, будто хотела исчезнуть.

— У-убийства. — Ее голос пронзило отчаяние, черты лица исказились. — Он страшно разгневался на своего отца и… выместил гнев на невинной медсестре. Наследный п-принц обезглавил ее… и умчался на лошади с ее головой.

Меня затошнило. Принц не мог сотворить такое. Я видела, как нежно он обращался с щенком, и вообще, он был совершенно не похож на убийцу. Госпожа Хегён также убеждала меня в его невиновности, и я верила ей. Но выражение лица Оджина стало еще более напряженным, взгляд — еще более настороженным. Он поверил Кюнхи.

— А что было потом? — спросил он.

— Мы убежали и спрятались. Мы знали, что принц видел наши лица. И он знал, что мы все видели. — Кюнхи вжала дрожащие пальцы в глаза, пытаясь, видимо, прогнать стоящую перед ней страшную картину. — Придворная дама Анби ушла, чтобы найти какого-нибудь человека, способного нам помочь. Мы совершенно не понимали, что делать. — Она покачала головой, из ее груди вырвался судорожный вздох. — О боги, и почему только мы послушались ее…

— Что она велела вам сделать?

— Вернувшись, придворная дама Анби приказала нам… — ее голос дрогнул, — притвориться, будто мы ничего не видели. Она сказала, что если мы этого не сделаем, то прольется еще больше крови. Нашей крови! И если мы не хотим умереть, то должны вести себя так, будто ничего не произошло.

Мой ум был не в состоянии осмыслить