своих почитателей, который, при прощании, передал ему просьбу одной почтенной дамы, также уважавшей святителя, что она желала бы быть у него и принять его благословение. Владыка сказал: «Пусть придет, только прежде 19-го числа». Так глубоко укоренилась в нем мысль о девятнадцатом числе!

18-го ноября, в субботу, Владыка говорит своему келейному иеродьякону Парфению, что завтра он будет служить Литургию в своей домовой церкви, и чтоб все было приготовлено к служению. Старик Парфений, отличающийся прямотой и откровенностью, решился заметить Владыке, что он утомился от служения, и не будет, пожалуй, служить в Введеньев день, что лучше бы тогда отслужил. Но Владыка сказал ему: «это не твое дело: скажи, что завтра я служу».

Он отслужил Литургию, и в роковое 19-е число скончался.

Это известие, напечатанное в сочинении Н.В. Сушкова – «О жизни Митрополита» Филарета – я слышал также сам из уст отца архимандрита. О свежести, бодрости его в последние дни я могу также сам засвидетельствовать. За три дня пред кончиной, в четверг, мне случилось провести у него больше часа. Я поехал из дома собственно навестить больного Рамазанова. Не найдя его в квартире (им перемененной на Самотеке в соседстве с Троицким подворьем), я вздумал заехать к митрополиту, которого еще не видел по возвращении из путешествия в Иерусалим. Митрополит меня принял, расспрашивал о Святой земле, а на известие мое о распре в Александрийском Патриархате рассказал мне такие подробности, каких я не знал. Возвратясь домой, я сказал домашним, что давно не слыхал я от митрополита такой твердой и четкой речи; он как будто помолодел, и через три дня он скончался.

* * *

Первая супруга Карамзина скончалась в 1802 году, – рассказывает М.А. Димитриев в своих записках, – Карамзин любил ее страстно. Видя безнадежность больной, он то рвался к ее постели, то отрываем был срочною работою журнала, который составлял его доход и был необходимым для семейства. Утомленный, измученный, бросился он на диван и заснул. Вдруг видит во сне, что он стоит у вырытой могилы, а по другую сторону Екатерина Андреевна[78], (на которой он после женился), и через могилу подает ему руку. Этот сон тем страннее, что в эти минуты, занятый умирающей женой, он не мог и думать о другой женитьбе, и не воображал жениться на Екатерине Андреевне. Он сам рассказывал этот сон моему дяде.

На Екатерине Андреевне он женился в 1804 году.

Князь Петр Андреевич Вяземский в письме своем ко мне замечает об этом известии:

«Признаюсь, я не верю, и никогда не слыхал о нем ни от домашних, ни от Дмитриева. Михаил Александрович вероятно что-нибудь похожее слыхал: и память его переиначила рассказ, а вот что было. Вскоре по кончине матушки моей, отец мой взял нас, т. е. меня, Екатерину Андреевну, и сестру мою, что была после за кн. Алексеем Щербатовым и отправились мы после обеда за город, кажется, в Свиблово.

Оказалось, что отец мой хотел навестить Карамзина, у которого жена была опасно больна. Приехав на место, отец вышел из кареты и пошел к дому, занимаемому Карамзиным. Мы остались в карете. Четверть часа спустя проехали мимо нас дрожки, а на дрожках гроб. Екатерина Андреевна послала лакея нашего узнать, для кого гроб. Лакей возвратился и сказал: барыня приказала долго жить. Это выражение, в первый раз слышанное мною, врезалось в меня и поразило меня. Мне было тогда лет десять».

* * *

«Если припоминать все, обстоятельства и соображать минувшее с настоящим, – говорила мать Мария (в миру генеральша Тучкова, урожденная Нарышкина, основательница Бородинского монастыря), – то много откроется необычайного, чему даже трудно поверить, если бы не существовали еще живые свидетели. Нечто особенное, можно сказать роковое, влекло меня к Бородину, и место сие было мне указано, когда еще никто не слыхал, что есть урочище Бородинское. Я была вполне счастлива мужем и сыном, когда однажды приснилось, за год до моей горькой потери, будто отец мой приносит ко мне в спальню одного моего младенца и говорит: «вот все, что тебе осталось!» и в тоже время мне послышался тайный голос; «Участь твоя решится в Бородине». Помню, что, проснувшись в большом волнении, я рассказала мужу то, что виделось мне во сне, и он приписал это игре пылкого воображения. Нам любопытно было узнать, что это за урочище Бородинское, которым мне угрожал сон? И мы напрасно искали его в окрестностях нашего полка, который тогда был расположен недалеко от западной границы. Кому могло придти на мысль искать Бородино на Смоленской дороге близ Москвы? Когда же совершилось страшное событие, я была при отце моем, и он действительно пришел мне объявить потерю мужа, с младенцем на руках, говоря: «вот все, что тебе осталось!» Тогда опять повторилось мне роковое имя Бородина: как объяснить такое горькое предчувствие?»

(Путешествие ко святым местам русским. Том I-й. С. 262. Бородино. У меня есть письмо о том же матери игуменьи, но я не могу теперь отыскать его в своих бумагах).

* * *

Анна Николаевна Веневитинова, благословляя пред кончиною меньшего сына своего, Алексея Владимировича, сказала умирающим голосом: Бог благословит тебя и Аполлинарию.

После А.В. Веневитинов действительно женился на графине Аполлинарии Михайловне Виельгорской.

Это рассказывал мне сам А. В. В., и, кажется, говорил мне, что мать его не имела никакого понятия о будущей его невесте и жене. Но в последствие времени, граф К.Е. Комаровский, зять ее, рассказывал мне, что была в семействе мысль об этом браке. В том и другом случае верно то, что не было ничего не только решительного, но дело и не начиналось при жизни Анны Николаевны.

Предсказания

В 1827 году, во время издания мною Московского Вестника, в котором Пушкин принимал деятельное участие, он дал мне напечатать эпиграмму, написанную им на одного молодого человека, выступившего тогда на литературное поприще, по поводу поврежденной им статуи Аполлона Бельведерского, на вечере у княгини З.В. Волконской. Эпиграмма («Лук звенит, стрела трепещет…») была напечатана, и Пушкин, встретясь со мною вскоре, сказал мне, смеясь: «а как бы нам не пришлось расплачиваться за эпиграмму: я имею ведь предсказание, что должен умереть от руки белого человека или белой лошади, а ведь М. белокурый».

Известно, что Пушкин был убит через десять лет на дуэли Дантесом, кавалергардским тогда офицером. Дантес был белокурый и носил белый мундир.

Об этом предсказании недавно сообщил подробные сведения С.А. Соболевский, человек, бывший очень близким к Пушкину, в статье «Таинственные приметы