дома, вошел в нашу комнату: мы с Каховским лежали на своих кроватях, он читал книгу, я, тоже тогда юнкер, готовил урок к завтрашнему дню, было тут еще два-три человека посторонних. Каретник стоял несколько времени недвижно, всматриваясь попеременно, то в меня, то в Каховского, и вдруг произнес:

«Вот что я вам скажу: один из вас будет повешен, другой – пойдет своей дорогою». Мы улыбнулись, не обратив внимания на это предсказание никакого внимания. Однако же оно, в отношении Каховского, через десять лет вполне оправдалось. В том же 1816 г., Каховский, за какую-то шалость разжалованный в рядовые, был сослан на Кавказ в линейные батальоны. По протекции был переведен в кавалерийский полк; в двадцатых годах дослужился до поручика, принимал деятельное участие в событии 14-го декабря, и 13-го июля 1826 г. подвергся участи, предсказанной ему каретником».

Свадьба Н.А. Майкова

«Наше семейство, – так рассказывает известный поэт Н.В. Берг, в письме своем ко мне, – до явления моего на свете, жило в Москве на Варварке, в доме Насонова (потом Гурляндье), где была помещена строительная комиссия по храму Христа Спасителя. Отец мой был там казначеем. К нам в дом хаживал молодой красивый гусар, Николай Антонович Майков, сын директора театров. Они сошлись с моим отцом вследствие общей страсти к изящным искусствам. Отец мой любил поэзию и живопись. Майков был сам художник, живописец-самоучка, позже получивший звание академика. И наше семейство, и Майковы, были знакомы с домом Гусятниковых, людей чрезвычайно богатых. Гусар Майков ухаживал за одной из дочерей Гусятникова, имея в виду на ней жениться, но больших надежд не было. Женихам, вследствие значительного приданного невесте, в доме Гусятниковых не было отбою. Раз в дурном расположении духа гусар приходит к нам и застает в доме одну мою матушку, простую русскую женщину, родом сибирячку. Она сейчас заметила, что он расстроен, и спросила:

”Что с Вами, Николай Апполонович?” – “Плохи мои дела, Анна Ефимовна, нет никакой надежды!” – “Что ж, отказали?” – “Нет, я еще не делал предложения, но по всему видно, что тому не бывать…” – “Как загадывать вперед, – возразила ему моя матушка, – кто знает, что случится, хотите, я вам погадаю?” – “Какой из этого будет толк?..

Впрочем, погадайте”. – “А как я выгадаю вам свадьбу и она сбудется?” – “Что ж, я вам скажу великое спасибо; больше мне нечего сделать”. – “Если я выгадаю вам свадьбу, напишете мой портрет?” – “С величайшим удовольствием.

О таких пустяках нечего и толковать”. Матушка разложила карты по месяцам. Был, кажется, апрель. “В сентябре, – сказала она, – будет Ваша свадьба!..” Дни протекали за днями. Гадание было забыто. Майков являлся по-прежнему в нашем доме, то веселый, то грустный – смотря по ходу его дел в семействе Гусятниковых. Так подошел сентябрь, – и Майков, неожиданно для него самого, женился на Евгении Петровне Гусятниковой, взяв за ней большое приданное. Портрет моей матушки был написан и хранится в нашем семействе».

* * *

«Скопцы, (привезенные из Динабургской крепости по велению И. Павла), просили и умоляли Гине, офицера, который привез их и был знаком Г. Лубановскому, как они к Государю другой дороги не имели, сказать Его Величеству, чтобы изволил глядеть в оба, а не остережется, то кончит, как и не помышляет – и то не за горами. С такой уверенностью, говорил Гине, они предсказывали, что волосы у него дыбом стояли на голове; не знал, на что решиться; вспомнил о жене и о детях, зажал себе рот, глаза и уши и уехал».

Из записок сенатора Лубяновского

«Арестант Авель содержался в Шлиссельбурге за какие-то пророчества. Захотели (император Павел?) говорить с ним; спрашивали его о многом, из любопытства и о себе. При рассказе Императора об этом разговоре Анне Петровне Лопухиной, с трепетом она зарыдала, испуганная и расстроенная».

Из записок Н.И. Греча

«У отца моего, – говорит Н.И. Греч в своих записках, – был добрый приятель, некто Штольц, служащий при театре, и нередко снабжавший матушку билетами на ложи. У него была сестра, помнится, Елисавета Петровна; старая, высокая, сухая, но умная и решительная дева, знаменитая в свое время ворожея. Не имея долго известий о муже, матушка начала было беспокоиться, и попросила Елисавету Петровну поворожить ей. Елисавета Петровна разложив карты, в ту же минуту сказала: «Не тревожьтесь: Иван Иванович здоров и приедет сегодня». Матушка засмеялась. «Не верите, Катерина Яковлевна? – возразила ворожея. – Я останусь у вас, чтобы быть свидетельницей его приезда». Они поужинали, и, готовясь идти спать, матушка стала смеяться над ее предсказанием. «Не смейтесь, Катерина Яковлевна, еще день не прошел: только половина двенадцатого». В эту самую минуту послышался конский топот, стук колес и звон колокольчика. Дорожная повозка остановилась у крыльца. Они выбежали на встречу – это был их путешественник!»

Из записок А.Н. Величкова

Смоленской губернии, Гжатского уезда, в имении Мальцева, сельце Новом, была помещена бесплатно земская аптека, а при ней жил фельдшер Данила Алексеевич Иванов с женою, теткою и двумя детьми, из коих старшей дочери Анне было четыре года. У управляющего имением г. Малышева также была дочь Анна лет четырех же. По случаю, октября сего 1873 г., аптеку переводили в с. Воргано, гг. Ильиных. Когда выезжал из Нового фельдшер Иванов, то дочь его Анна сказала: «Мамаша, пойдемте к Анночке, (дочери управляющего, с которым Иванов был в ссоре), простимся!» «Зачем это?» – мать ей в ответ. «Надо проститься, она умрет скоро». «Что ты болтаешь!» – сказала в ответ ей мать. Это слышало все мое семейство и прислуга.

Н.Я. с фельдшером Ивановым жил в одном здании при общей кухне и передней, служа, и в настоящую минуту, конторщиком с. Нового, а жена моя сказала тогда же: «Не напророчила бы Аннушка». Все были здоровы в Новом, но вдруг дочь управляющего Малышева Анночка захворала скарлатиною, и недели через две, не более, после отъезда Ивановых из Нового, умерла. Прочие больные выздоровели. Свидетели этого случая все до одного живы.

* * *

В 1858 г. жена моя, бывши в девицах, жила в Можайске, где был юродивый, имени коего она не припомнит, который, встретив ее, сказал: «А толстуха, (она была собою полная), ее надобно замуж, да во Гжатск». Надобно сказать, что можайки во Гжатск замуж не выходили, и вообще сообщения не было, Гжатск чуть ли не считался дальше Москвы. Я жил в Можайске и служил письмоводителем стряпчего. Неожиданно последовало упразднение, и я остался за штатом; случайно мне вышло место в с. Новое, Гжатского уезда, а потом пришлось жить и в самом