— Вы не сможете это использовать, — заявила она, откладывая их в сторону. — Я даже не буду упоминать о нарушении процессуальных норм, так как вы получили их в обход официальных процедур. Они неофициальные.

— Но могут поспособствовать оправдательному приговору в пользу Яны, ваша честь. И вы это прекрасно видите.

— Точно так же, как и то, что нарушение процедур получения этих свидетельств, не говоря уже о возможных сомнениях в их подлинности, делает их юридически ничтожными, Рахманов. Более того, даже если бы вы вдруг решили их использовать, я не возьмусь утверждать, что вы или ваша коллега сможете избежать потом обвинения в незаконном получении этой информации.

Она хмуро посмотрела на меня… а затем её губы тронула лёгкая улыбка.

— Но что-то мне подсказывает, что вам это и так известно.

— Да, ваша честь, — ответил я на её улыбку собственной. — Известно. Точно так же, как и о проблемах с подтверждением, гарантией достоверности и всем прочим. Но я всё равно пойду на этот шаг, если потребуется. Если прибавить к бумагам доступную информацию о Суханове, даже самые упёртые присяжные увидят, что Яна — лишь жертва обстоятельств и не более того.

— Ну тогда удачи, — вздохнула она, откидываясь на высокую спинку своего кресла. — Желаете рисковать своей головой? Флаг вам в руки. Но я всё равно не понимаю, как это связано со Стрельцовым, его сделкой и, как вы сказали, желанием манипулировать мнением присяжных.

— Очень просто, ваша честь. Я вам даже скажу, как завтра будут развиваться события, если вы мне не поможете.

Тут она даже немного обомлела.

— Помогу? Вам, Рахманов? — В её голосе прозвучала смешанная с удивлением насмешка. — А не слишком ли много наглости?

— Если это позволит мне защитить свою клиентку, то я готов задрать планку на любую высоту, ваша честь, — со всем уважением в голосе парировал я.

— Что ж. Ладно. Удивите меня.

— Завтра, когда начнётся заседание, уважаемый господин прокурор заявит нового свидетеля. Он не подаст документов на него ни вам, ни нам, представителям защиты. Естественно, мы заявим протест, но он будет увиливать. Скорее всего, скажет что-то вроде того, что свидетель был обнаружен им внезапно и у него просто не оставалось времени, чтобы оформить всё так, как следует. Или же, что более вероятно, сошлётся на необходимость немедленного допроса из-за принципа «пока свидетель доступен».

На самом деле имелись ещё возможности. Например, Стрельцов мог сделать это, заявив нужного себе человека как «дополнительного» к уже заявленному. Существовало множество уловок, и я знал большую часть из них. Почему не все? Потому, что всё знать невозможно.

Хотя и очень хотелось бы, да.

— Ну я не вижу в этом проблемы. Существенной, по крайней мере, — пожала она плечами. — Заявите протест и потребуйте время на подготовку к допросу. В конце концов, ходатайствуйте о переносе слушания. Или мне нужно вас учить, Рахманов?

— Нет, ваша честь. Проблема не в этом. То, что мы сможем хотя бы на время обезопасить себя от этого «внезапного» свидетеля, мне и так понятно. Проблема в затягивании процесса. Потому что, как только мы заблокируем этот его выпад, он перейдёт к факту отказа от несколько раз предложенных им сделок. Будет давить на жалось и эмоции, выставляя Яну как молодую и неопытную девушку, которой есть что скрывать. Стрельцов заявит, будто нежелание Яны Новиковой сотрудничать со следствием говорит не только о её причастности к обвинению, но и к тому, что, возможно, её грехи куда тяжелее. А потом, когда он всё-таки пропихнёт своего свидетеля после переноса слушания, то будет представлять его или её как одну из жертв тех самых наркотиков, в распространении которых якобы участвовала наша клиентка.

Я на пару секунд прервался, чтобы дать ей осмыслить сказанное и продолжил.

— Более того, чтобы ещё больше показать свою настроенность на то, что он готов пойти навстречу обвиняемой, прокурор, возможно, заявит, что готов снизить срок заключения в случае обвинительного приговора. Всё вместе это создает ложный образ для присяжных. Он будет упорствовать, что её вина требует признания вне всяких сомнений.

Судья выслушала меня. Ответила не сразу, потратив почти минуту на то, чтобы свести вместе всё, что я ей только что сказал.

— Слишком шатко, Рахманов. Это всё не более чем гимнастика для ума и догадки. Безосновательные, я замечу. Хорошо. Допустим, только лишь допустим, что вы правы. Что это меняет? С чего вы взяли, что я должна вам тут как-то помогать, чего, скажу сразу, я делать не планирую.

Вот он. Этот шаткий момент между согласием и отказом. Либо мне удастся убедить её, либо нет.

— С того, ваша честь, что это далеко не всё, — ответил, доставая из рюкзака новую папку с документами и мысленно поблагодарив себя любимого за то, что после того случая с Розеном взял за правило «всё своё носить с собой». На ошибку можно списать один раз. Дальше только глупость. — Взгляните на это…

* * *

— Всем встать! — громко заявил пристав, и мы поднялись со своих мест.

Судья вошла в зал и прошла мимо нас и трибуны присяжных к своему месту. Заняв его, она посмотрела на нас, на несколько секунд задержав взгляд на мне.

— Защита и обвинитель, подойдите, — произнесла судья.

Мы с Мариной не стали заставлять себя ждать и направились к судье. Стрельцов последовал за нами. Как и вчера, сейчас от него шло спокойствие. Как у человека, полностью уверенного в своих силах.

Ну что ж. Посмотрим, посмотрим.

— Итак, насколько мне известно, обвиняемой была предложена сделка, — негромко сказала судья и посмотрела на прокурора.

— Да, ваша честь, — кивнул Стрельцов. — К сожалению, обвиняемая…

— Ваша честь, мы подаём ходатайство на запрет любых дальнейших упоминаний о предложенных сделках с правосудием для подзащитной, — перебив Стрельцова, заявила Марина.

Вслед за словами судье была передана папка с уже подготовленными бумагами.

— На каком основании? — тут же взвился прокурор, но я его быстро осадил.

— Мы не хотим, чтобы это поспособствовало формированию неправильного образа относительно неё у присяжных, — спокойно произнёс я, глядя ему в глаза сквозь стёкла его очков. — Желание нашей подзащитной добиться справедливого решения в отношении себя не означает наличие преступных намерений.

В десятку. Боже, мужик — кремень. Ни единый мускул не