Генерал-лейтенант Морозов, командующий 11-й армией, был уверен, что война приближается. По собственной инициативе он принял в своей армии ряд предупредительных мер, но этим навлек на себя гнев Москвы.

Морозов и его заместитель по политчасти Зуев обвинялись в преувеличении угрозы войны и создании опасной напряженности; в штаб в Каунасе прибыла специальная комиссия – расследовать обвинения.

Он был вынужден уменьшить подготовку, но после сообщения ТАСС от 13 июня решился ее возобновить, слишком явной была активность немцев. Ежедневно нарушали воздушное пространство немецкие разведывательные самолеты, все новые немецкие части прибывали на границу, днем и ночью до советских передовых позиций доносился грохот немецкого автотранспорта.

И наконец 18 июня генерал-полковник Кузнецов отдал приказ № 1 о переходе на высшую степень боеготовности. Морозов собрал Военный совет и приказал 16-му стрелковому корпусу, включавшему 188, 5 и 33-ю стрелковые дивизии, занять передовые позиции. Аналогичный приказ он отдал 128-й пехотной дивизии. Четыре дивизии получили приказ – оставить по одному полку в районе Каслыруди, километрах в 50 восточнее границы, где большинство из них с начала июня находилось на летних учениях.

Но приказы пришли так поздно, что в момент нападения немцев основная часть войск Морозова еще находилась на учениях. Например, в 188-й дивизии к моменту нападения оставались на позиции только 4 стрелковых батальона и 1 артиллерийская часть – все остальные были еще в лагерях.

Одновременно Морозов передвинул свой командный пункт из штаба в Каунасе, древнем прибалтийском городе с круглыми каменными башнями и зубчатыми стенами, в форт № 6. Форт был построен еще до Первой мировой войны в излучине реки Неман между Зжалякалнисом и Пятрашунаем, восточнее старого города. Прочная постройка, способная выдержать сильный артиллерийский обстрел из «больших берт» во время Первой мировой войны. Тут были железобетонные бункеры, подземные убежища, стены, защищенные кирпичными и земляными заграждениями. Морозов считал этот форт безопасным при любом нападении немецких пикирующих бомбардировщиков.

Форт № 6 – один из двух фортов, построенных царским правительством перед 1914 годом для защиты Каунаса. Другой, форт № 9, расположен был в 9 километрах от Каунаса на Жемайтском шоссе, ведущем к Балтийскому побережью. Он был еще более прочным, чем форт № 6, в нем имелись глубокие бастионы, бетонированные ДОСы, огневые позиции тяжелых орудий. Эти отлично построенные форты почти сразу пали в Первую мировую войну. Форт № 9, в сущности, сдался без единого выстрела.

В последующие годы литовское правительство превратило форт № 9 в надежную тюрьму; в том же качестве он служил и советской власти, установленной в Литве летом 1940 года.

Обоим фортам предстояла вскоре зловещая слава. При нацистах форт № 9 стал основным лагерем смерти в Прибалтике, не уступавшим Освенциму и Дахау. Тысяч восемьдесят литовцев, евреев, русских, поляков, французов, бельгийцев погибнут здесь в газовых печах. Форт № 6 при нацистах превратился в лагерь для военнопленных № 336. Через его тяжелые стальные ворота прошли около 35 тысяч советских военнослужащих. Лишь немногие из них уцелели. В форте № 6 был создан тюремный «госпиталь». За 11 месяцев (сентябрь 1941 – июль 1942 года) туда были помещены 36 473 советских военнопленных. Из этого количества умерли 13 936. В конце войны поблизости от форта № 6 обнаружены были 67 массовых захоронений, в одном из которых, по немецким данным, погребено 7708 человек.

Эти ужасы еще только предстояли в будущем. А тогда, 18 июня, перевод штаба в это надежное укрытие казался генералу Морозову мудрой предосторожностью на случай воздушного налета немцев или внезапного нападения местного населения.

Относительно надежности Каунаса в случае германского нападения ни Морозов, ни его штаб не питали иллюзии. Проявления литовского национализма стали почти ежедневными и приняли разные формы: иногда это была старушка, застигнутая за шитьем литовского флага, иногда выстрел в темноте, унесший жизнь советского командира.

19 июня весь день офицер связи майор В.П. Агафонов устанавливал технику в форте № 6. А поздно вечером подполковник Алексей Сошальский, начальник разведки, сказал Агафонову, что его тревожит подготовка немцев к наступлению. Говорят, установлена дата – 22 июня, воскресенье. Агафонов напомнил, что и раньше ходили слухи насчет 15 июня. Однако подтверждения их догадкам не было, ведь они как раз в этот день обнаружили, что линии связи 188-й дивизии перерезаны.

Агафонов, отец двоих детей, тревожился об их безопасности. Но если попытаться их отослать в тыл, его заклеймят, назовут «паникером». Он ведь знал, что генерал Морозов послал собственную дочку в пионерский лагерь, находившийся у самой границы.

21 июня приехал из своего полевого штаба, расположенного в Паневежесе, в трех часах езды от Каунаса, генерал-полковник Кузнецов. Его тревожило, что Морозов приказал выдвинуть войска на позиции у границы, Москва по-прежнему требовала не принимать никаких мер, которые немцы могут истолковать как провокацию. Именно этого боялся Кремль, а вовсе не сосредоточения немецких дивизий.

– Не слишком ли явно вы концентрируете войска на границе? – беспокоился Кузнецов. – А что, если они на другой стороне это учуют? Последствия будут неприятные.

– Мы все, что могли, сделали, – сказал начальник штаба генерал Шлемин, – чтобы наше продвижение было незаметным.

– Я слышал, – возразил Кузнецов, – что войскам выдают боеприпасы.

– Это верно.

– Ну, знаете, – сказал Кузнецов, – поосторожней с этим. Один случайный выстрел с нашей стороны, и у немцев будет повод для провокации.

– Мы понимаем, – ответил Шлемин, – мы людей строго предупредили.

Высокий важный Кузнецов и маленький бритоголовый Шлемин поглядели в глаза друг другу. Затем Кузнецов стал нервно натягивать перчатки, бормоча: «Обстановка сложная… Ужасная неразбериха…»

Большими шагами он направился к машине, посидел с минуту, словно хотел еще что-то сказать, с силой стукнул рукой по колену и уехал.

Майор Агафонов торопливо продолжал свою работу в форте № 6, трудился весь день и даже вечером в субботу 21 июня. Ему некогда было пойти ни на одно из собраний, которые проводились в этот вечер почти в каждом подразделении 11-й армии. Специальная группа политработников, направленная из Москвы Главным политуправлением Красной армии, получила указание провести во всей 11-й армии политзанятия и убедить войска, что война с Германией вовсе не является неизбежной. Занятия понадобились, чтобы умерить бдительность и «воинственность» 11-й армии.

Майор Агафонов трудился далеко за полночь. На границе, насколько ему известно, ничего нового, все тихо. Наконец телеграфная, радио– и телефонная связь установлена и укомплектована личным составом.

Около трех ночи они с генералом Шлеминым отправились в казарму отдохнуть и встретили полковника С.М. Фирсова, командира инженерных войск.

Фирсов был сердит, потому что достал в Прибалтийском особом военном округе партию мин, около 10 тысяч, собирался установить их