Шрифт:
Закладка:
Теперь надо было дождаться возвращения. Ведь тёмная фигура пойдёт тем же путём, верно? Лишь бы только вновь не замерла перед дверью…
Поёжившись, Альма решила успокоиться подсчётом времени: это было вдвойне полезно, ведь позволило бы понять, как долго тёмная фигура занималась своими таинственными делами. Тогда можно было бы даже попытаться предположить, в чём заключалась суть тех дел.
Увы, долгий мысленный счёт оказался чересчур успокаивающим. И хоть Альма с замиранием сердца ждала тихого скрипа ступеньки, примерно на «четыреста тридцать семь» её глаза закрылись, а на «пятьсот двадцать шесть…» она провалилась в сон.
Глава XII,
в которой совершается преступление
К утру туман не истаял – по-прежнему висел в воздухе влажной вуалью. Словно пар от плавного дыхания земли. Однако по мере того как поднималось солнце, прохлада сменялась теплом – последним протестующим восклицанием лета перед тем, как осень окончательно вытолкает его за дверь.
Сменился и вид за окнами дилижанса: густой лес с соснами-великанами остался позади, теперь деревья были реже, тоньше. Уже совсем не видать было ни могучих дубов, ни светлой лещины. Зато всё чаще мелькала ольха – нарядные, но коварные деревья, чей сок, согласно легендам, был похож на человеческую кровь.
Приближались топи.
Единственной явно радостной переменой было то, что Альме с Джулс удалось-таки воссоединиться в купе с господами Дункендуром и Карнау.
Вот только неизменно доброжелательный господин Дункендур этим утром был как-то странно рассеян, сперва ответил невпопад, затем прервался на середине недосказанной истории, мучительно подавляя зевок, и со смущённым смешком попросил извинить ему то, что он, пожалуй, вздремнёт немного, а то его так и клонит в сон.
Господин Карнау незаметно для всех – он вовсе не принимал участия в беседе – смежил веки ещё раньше. Джулс тоже явственно клевала носом, хоть изо всех сил старалась бодриться, дабы не посрамить себя перед хозяйкой. Да и сама Альма…
Даже скрипучий голос господина Грюнсамлехта не доносился из-за перегородки между купе! Что было не только отрадно, но и странно – чуть ли не страннее всего прочего.
Возможно, причиной общей утомлённости стали вчерашние долгие беседы в обеденной зале и поздний отход ко сну. Возможно, свою лепту вносила погода: влажная духота так и давила – подобное бывает перед грозой. Так или иначе, нынешний день обещал стать самым тихим и дремотным во всём недолгом путешествии…
Громкое ржание взрезало липкую тишину. Следом послышался недовольный окрик кучера.
И вновь убаюкивающее спокойствие. Глаза Альмы слипались, она с трудом подавила зевок.
Снова ржание, фырканье – уже не одной лошади, а по меньшей мере двух! Дилижанс мотнуло, раздался свист кнута, к голосу кучера присоединился голос кондуктора, да и один из империальных пассажиров не то спросил, не то воскликнул что-то.
Лошади. Что-то не так с лошадьми. А ночью тёмная фигура направлялась к конюшням…
Альма вскинулась и передёрнула плечами, избавляясь от остатков паутины сна. Однако собраться с мыслями было не так-то просто: одолевала духота, кружилась голова, к горлу подкатывала тошнота, и вовсе не хотелось просыпаться – напротив, хотелось спать и спать, не выныривать из топкой дрёмы, а покорно пойти ко дну.
И ещё этот приторный запах от заткнутых за переплёты букетов… Погодите-ка!
Непослушные руки Альмы потянулись к окну, с усилием выдернули плотно закреплённый букет. Свежий, не простоявший и дня. Не один из тех, что украшали дилижанс вчера. Собранный… кем?
Перед глазами вновь встала тёмная фигура. Загадочная. Опасная. Не сделавшая ничего дурного – но явно не замышлявшая ничего хорошего.
Стоило бы спросить согласия соседей по купе, а может, и кондуктора, обосновать своё намеренье накатившей дурнотой, возместить стоимость букетов (если она у них была) или, хм, предложить собрать новые. Однако все пассажиры спали или дремали, кондуктор был снаружи и больше занят лошадьми, чем людьми. А сама Альма не могла больше ждать и попросту выкинула букет из купе.
Когда она привстала с места, чтобы дотянуться до второго букета, дилижанс опять резко мотнуло из стороны в сторону, а затем дёрнуло так, будто он вот-вот завалится набок.
Скрип рессор, ржание лошадей, ругань кучера. И замедление хода.
– Что-то стряслось? – тихий господин Карнау подал голос впервые за день, не считая дежурного приветствия. Его глаза, хоть затуманенные остатками дрёмы, глядели сосредоточенно, являя быструю работу мысли. – Проблема с лошадьми?
– Кажется, они не слушаются кучера, – предположила Альма.
И ошиблась.
Вскорости дилижанс замер. На внеплановой остановке все пассажиры получили возможность покинуть свои места и поглядеть, что же произошло.
Одна из лошадей – первая левая – была совсем плоха. Будто пьяная, она то принималась суетливо переступать на месте, покачиваясь, мотая головой и недовольно фыркая, то, напротив, замирала как изваяние, и тогда лишь тяжело надувавшиеся и опадавшие бока да капавшая с губ пена показывали, что она жива.
Пока.
Другие лошади казались здоровыми, но растревоженными состоянием товарки, они ржали, прядали ушами, пучили блестящие тёмные глаза и широко раздували ноздри, не то сердясь, не то страшась. Так и норовя выйти из повиновения.
– Плохо дело! – присвистнул лейтенант Амико. – У нас в полку бедолагу уже пристрелили бы. И мы как раз на середине перегона, до чего ж некстати… А вы что скажете, Инмида?
Его империальный сосед, с которым они, видимо, сдружились настолько, что уже обращались друг к другу запросто, без церемоний, бросил на захворавшую лошадь хмурый взгляд и не рискнул подойти к ней ближе:
– Скажу, что здесь я бессилен: ни бельмеса не смыслю в болезнях животных. У неё жар, по-видимому.
Зато господин Карнау не намеревался держаться подальше от лошади, а наоборот, стремился приблизиться и осмотреть её чуть ли не со всех сторон. Спервоначала он столкнулся с отпором державшегося в рамках приличий, но изрядно раздражённого кучера, однако о чём-то тихо перемолвился с ним, заслужил удивлённо-уважительный взгляд, и далее двое мужчин осматривали лошадей сообща. Так уж и быть, включив в свою компанию кондуктора, но весьма настойчиво попросив всех прочих сохранять дистанцию, а лучше всего – возвратиться на места в дилижансе.
Брюзгливый господин Грюнсамлехт, постановив, что здесь не на что смотреть, последовал их указующей просьбе. Его супруга, разумеется, удалилась вместе с ним.
Две пожилые госпожи, которым вновь выпало сомнительное удовольствие делить с четой Грюнсамлехтов одно купе, остались на обочине, встревоженно расспросили всех попутчиков, что те думают о происходящем и не выбьется ли дилижанс из расписания, не получили ни единого сколь-нибудь оптимистичного ответа, ещё немного постояли в нерешительности на усиливавшейся жаре и наконец, пусть без особой охоты, последовали за четой Грюнсамлехтов: в дилижансе, по крайней мере, были
