– Ваша правда, – кивнула она бесстрастно. – Но может быть, господин Грюнсамлехт уже оправился от потрясения и решится подкрепить силы каким-нибудь кушаньем?

– Ох, и впрямь, он, наверное, заждался меня, – всплеснула руками госпожа Грюнсамлехт. – Прошу меня извинить, я вынуждена вас покинуть.

Заверив госпожу Грюнсамлехт, что всё в порядке, Альма тоже прибавила шагу: надо было как можно скорее найти себе застольную компанию, пока в качестве оной не навязалась чета Грюнсамлехтов.

По счастью, желание Альмы полностью совпало с желанием одного из её попутчиков:

– С возвращением, госпожа Эшлинг! – добродушный господин Дункендур как будто только её и дожидался. – Как ваша прогулка, как вам здешние окрестности?

– Благодарю вас, – приветствовала его Альма с гораздо большей сердечностью, нежели госпожу Грюнсамлехт ранее. – Здесь всё для меня внове, и было весьма приятно освежиться после долгой дороги.

«…и долгого пребывания в обществе Грюнсамлехтов», – беззвучно продолжил её мысль красноречивый взгляд господина Дункендура. По-видимому, между ними установилось отрадное взаимопонимание – как минимум по части некоторых личностей и обстоятельств.

Господин Дункендур, конечно же, спросил, не окажет ли Альма ему честь, составив компанию за ужином. Альма, конечно же, согласилась. Тем более что господин Дункендур направился к ней прямиком от пассажиров империала, с которыми, судя по всему, успел свести знакомство и которых, следовательно, мог бы ей представить.

Так и вышло.

Молодой офицер отрекомендовался как лейтенант Амико из Четвёртого драгунского полка, ныне проводившего учения близ Грумблона.

– Погодите, – Альму осенила догадка, – уж не полковник ли Хуграккур ваш командующий?

– Точно так! – лейтенант Амико глянул на неё с возросшим интересом. – А вы изволите знать полковника?

– Да, он пару раз бывал у нас в «Тёмных Тисах», будучи добрым знакомым жены моего дядюшки, госпожи Эшлинг.

– Эшлинг, Эшлинг… – казалось, он силился что-то вспомнить. – Уж не носила ли она прежде фамилию Свартур?

– Да, это она!

Наличие общих друзей и вас зачастую делает друзьями – или, по меньшей мере, добрыми знакомыми. Альме не в чем было упрекнуть полковника Хуграккура – напротив, тот был благороден и учтив, и она умела это оценить. А теперь, почти не отдавая себе в том отчёт, распространила достоинства полковника на его подчинённого – благо лейтенант Амико весьма этому способствовал, держался свободно, но без развязности, был непринуждённо мил.

– Как тесен мир, – добродушно хохотнул господин Дункендур, всё более довольный вечером и спутниками. И перешёл к представлению второго из пассажиров империала, явно не военного и столь же явно не преуспевающего торговца.

Господин Инмида явился полной противоположностью своего приятеля лейтенанта. Скорее уж, он напоминал молчаливого господина Карнау: отмерял каждое слово, как на аптекарских весах, и не стремился смотреть Альме в лицо. Даже как будто избегал её взгляда. А ведь с лейтенантом Амико он держался совсем иначе, до неё доносились отзвуки их оживлённой беседы, а подчас и смеха! Да и с господином Дункендуром он был не в пример разговорчивее, чем с Альмой.

Госпожа Эшлинг на месте Альмы без малейшего труда растопила бы лёд, сковавший свободное течение беседы, мягким обаянием расположила бы к себе господина Инмиду, так что он сам захотел бы рассказать ей истории из собственной жизни. Но госпожа Эшлинг была на своём месте – в «Тёмных Тисах», подле супруга и сына. А Альма, опасаясь допустить промах и уронить себя в глазах новых знакомых, не стала и пытаться.

По счастью, господин Дункендур, заметив повисшую паузу, непринуждённо подхватил нить разговора и взял на себя партию солиста. И как оказалось, сокровищница его историй отнюдь не оскудела: если у него и был соблазн рассказать империальным пассажирам то, что было бы в новинку для них, но что уже не было новинкой для Альмы, он таковому соблазну не поддался – и вместо того с ловкостью фокусника извлекал из памяти одну свежую историю за другой.

Словом, тем вечером компания разошлась из обеденной залы значительно позже, чем было съедено последнее кушанье.

Впору было обеспокоиться тем, как бы не проспать наутро!

Но пусть тело и мысли наполняла приятная усталость, пусть острый серп полумесяца уже серебрился высоко в небе, пусть нумер был неплох, а стараниями Джулс сделался достаточно хорош и располагающ ко сну – как раз заснуть-то Альме не удавалось. Со стороны Джулс слышалось ровное дыхание с лёгким присвистом – верный признак крепкого сна, а Альма всё ворочалась то ли на слишком жёсткой, то ли на слишком мягкой – так или иначе, определённо слишком неудобной – кровати. Её слух обострился, она слышала не только дыхание камеристки, но и далёкое уханье совы (всё-таки постоялый двор был расположен чересчур близко к лесу), и вздохи ветра, и чей-то громкий храп… и чьи-то шаги.

Кому в столь поздний час понадобилось ходить по коридору? Да не просто ходить – красться: настолько редкими, настолько тихими были звуки чужой походки.

Шаги замерли перед дверью нумера Альмы. Неужели?..

Альма напряглась, готовясь сама не зная к чему. Замерла без малейшего шевеления, без тишайшего звука.

И разумеется, ей тут же нестерпимо захотелось почесать висок, чихнуть, перевернуться на другой бок, а то и кликнуть Джулс.

Конечно, ничего этого она не сделала. Лишь продолжила чутко вслушиваться в тишину ночи. Когда раздастся новый звук? Каким он будет?

Этим звуком оказался очередной шаг. Прямо по коридору, ещё чуть ближе к лестнице. Чуть дальше от нумера Альмы.

Куда – и зачем – направлялся ночной некто? Сделалось ли кому-то дурно? Или устраивалось тайное свидание? Или?..

«Скрип», – пожаловалась ступенька. Альма узнала её голос: из всех скрипучих ступенек здешней скрипучей лестницы эта была самой громкой. Теперь ступенька почти онемела – но её товарки и вовсе промолчали.

Значит, ночной некто спустился на первый этаж. Что дальше?

С кровати не было видно, что происходило за окном. Но почему-то отчаянно захотелось увидеть.

Если рискнуть подойти к окну, то лучше сделать это сейчас, когда некто уже не сможет услышать и ещё не сможет увидеть.

На цыпочках, мысленно умоляя дом не выдать её тайну ни единым звуком, Альма подкралась к окну и глянула в прорезь ставен.

Двор полнился покоем. Туман, подсвеченный холодным месяцем, был столь густым, что земля вовсе скрылась из виду, будто дом плыл – или утопал – в дымчатых волнах. Впрочем, те растения, которые были Альме хотя бы по плечо, всё же выступали из мягких волн, упрямо тянули тёмные ветви ввысь. Да и сарай с конюшней были вполне видны.

И тёмная фигура, заскользившая к конюшне.

Альма вздрогнула и отпрянула. Сейчас фигура была к ней спиной и едва ли её заметила; но когда будет возвращаться и повернётся лицом… Лучше было не попадаться ей на глаза. Не известно, почему, – просто не надо было. Благие дела в таком