– Моя голубушка притомилась от вчерашней назойливой трескотни, а отбрить этих болтуний постеснялась – такая уж она у меня, застенчивая. Вы не против, если сегодня она – и я – составим вам компанию в этом купе?

Альма была против. И ни на миг не поверила господину Грюнсамлехту, прежде брюзгливому, а теперь старавшемуся подольститься, отчего его голос звучал ещё гаже. Действительно, две новые пассажирки намедни переговаривались между собой и по временам старались вовлечь в беседу госпожу Грюнсамлехт, в ответ на что та лишь еле слышно бормотала слово-другое. Однако чтобы госпожа Грюнсамлехт из-за этого решилась согнать мужа с насиженного места и сменить купе? Немыслимо.

В дверной проём меж тем просунулась пушисто-седая голова нахмурившегося господина Дункендура, от которого всё никак не отставала госпожа Грюнсамлехт:

– Кхм… Моя дорогая госпожа Эшлинг, у нас тут, по-видимому, обстоятельства непреодолимой силы. Вы позволите вас покинуть?

И вновь Альма была против. И вновь ничем этого не показала. Вежливо отпустила господина Дункендура, столь же вежливо ответила господину Грюнсамлехту, что будет рада видеть его и его милую супругу своими соседями.

Слово за словом, как бусины на нитку, красивые блестящие бусины, любезные слова, приличествующие благородной госпоже… Как же хотелось порвать эту проклятую нитку, подобную удавке!

«Что за капризы? – мысленно спросила Альма саму себя; её воображаемый голос отчего-то звучал с интонациями госпожи Эстиминды. – Уместно ли так переживать из-за подобной ерунды – неприятный попутчик, всего-навсего! И негоже в самом начале путешествия терять лицо – впереди ждут испытания посерьёзнее».

Однако как ни старалась Альма настроить себя на оптимистичный лад, общество господина Грюнсамлехта оказалось именно таким, как она опасалась, – отвратительным. Господин Грюнсамлехт продолжал держаться притворно-приторно, но это отнюдь не сглаживало бесцеремонности его расспросов – наоборот, подчёркивало её. Всё-то ему хотелось знать: и какой образ жизни вёл покойный господин Эшлинг, и в каком состоянии (и с каким состоянием) прибыл в «Тёмные Тисы» капитан Эшлинг, и правда ли его брак принёс ему богатое приданое, и как в завещании отца была упомянута Альма…

Истинную беспомощность ощущаешь от чужой безнаказанности. Особенно если та недостаточно беспардонна, чтобы гневно её оборвать или брезгливо покинуть.

Единственной отрадой в эти часы, тянувшиеся бесконечно долго, стал для Альмы лес, куда нырнул почтовый тракт. Быть может, лесная прохлада охладит пыл господина Грюнсамлехта, всё закидывавшего Альму вопросами, не обращая внимания на лаконичность ответов, – так же, как вчера с господином Дункендуром?.. Или хотя бы охладит голову Альмы, уже начавшую слегка кружиться от шершавого голоса собеседника, от подпрыгиваний дилижанса на кочках, от яркого света, который почти по-летнему жаркое солнце лило с безоблачного неба. Глазам тоже не помешало бы дать отдых, а то какое-то странное ощущение…

Что это?! Там, за деревьями. Показалось, или мелькнула тень? Большая, косматая. Нечеловеческая.

Господин Грюнсамлехт раздражённо повторил вопрос, который Альма пропустила мимо ушей. А она совсем невежливо отмахнулась от него, изо всех сил вглядываясь в лесную зелень – насколько позволяли мутноватые стёкла дилижанса и его резвый ход.

Недоумённое беспокойство Альмы было таким явным, что верная Джулс заметила его:

– Госпожа, вы что-то увидели?

Тут уж и господин Грюнсамлехт понял, что ситуация переменилась:

– Что там? – отрывисто воскликнул он, в свою очередь прильнув к окошку, но тут же от него отпрянув, будто перепугавшись. – Засада? Разбойники?! О, неужели мои враги нашли меня?!.

Госпожа Грюнсамлехт, бросив испуганный взгляд на Альму, принялась успокаивать супруга.

Альма удивлённо моргнула – и чары развеялись, лес перестал казаться таинственным и вновь сделался вполне обыкновенным, без всяких косматых теней.

Однако господин Грюнсамлехт всё не унимался, отталкивал от себя заботливую жену, заламывал руки, пучил глаза, сипло повторял, как много в этом прогнившем мире у него врагов.

Тут бы Альме проявить участие, присоединиться к испуганной госпоже Грюнсамлехт в попытках успокоить господина Грюнсамлехта, предложить лавандовую воду, сочувственно осведомиться, какие же бессердечные люди способны желать зла столь достойному человеку. Но то, что происходило внутри дилижанса, волновало её гораздо меньше, чем то, что происходило снаружи.

Впрочем, помилуйте, происходило ли? Не грезила ли она наяву, утомлённая несмолкающим господином Грюнсамлехтом и готовая искать спасения от него где угодно – пусть даже в чём-то устрашающем? Не от жары ли слегка двоилось в глазах и колкая боль впивалась в виски? Если бы только Альма могла спокойно всмотреться, вслушаться в душу леса…

– Надо сообщить кондуктору! – взвизгнула госпожа Грюнсамлехт.

– Да будет вам, вовсе это ни к чему, – проворчал господин Грюнсамлехт, взяв-таки себя руки. – Госпожа Эшлинг не говорила ни о каких разбойниках. Что вы там увидели? – вопрос адресовался уже Альме.

– Мне показалось, что на нас движется гигантский лось, – ответила она, опустив глаза.

– Ха! Лось! – господин Грюнсамлехт, окончательно переставший обмирать от страха, презрительно фыркнул. – В этих-то чахлых лесочках! Вот на севере ещё может быть…

– Дорогой, не желаете ли взять мой платок? – раболепно засуетилась его супруга.

Господин Грюнсамлехт лишь презрительно отмахнулся от неё и сменил тему, вернувшись обратно и во времени, и в пространстве – опять к «Тёмным Тисам» и их благосостоянию.

Альма отвечала ему рассеянно и не поднимая глаз.

Глава XI,

в которой ночью творятся странные дела

В дилижансе ни спрятаться, ни скрыться от попутчиков, и если уж с ними не повезло – пиши пропало.

Нет, разумеется, оставалась кой-какая лазейка – из купе можно было сбежать на империал, как и поступил накануне молодой офицер, отговорившись желанием покурить. Однако это был способ лишь для мужчин. Для женщин путь на империал был закрыт – ведь при поднятии по узкой лесенке они рисковали ненароком открыть чужому взгляду больше, чем допустимо.

Впору было пожалеть о невозможности сменить платье на бриджи.

Тем более что на империале, судя по приподнятому настроению спускавшихся оттуда господ, было весьма приятно, невзирая на малочисленность тамошнего общества – а может, и благодаря ей. Помимо офицера там по-прежнему ехал лишь один пассажир – присоединившийся к ним в последний момент перед отправкой молодой мужчина неопределённого рода занятий; одежда на нём была некогда добротная, но теперь заметно не новая; никаких аксессуаров при нём, казалось, не было вовсе. Однако офицер держался с ним приветливо и на равных, как с закадычным приятелем. Правда, не известно, о ком из них двоих это говорило больше.

Альма не была представлена ни одному из двух пассажиров империала, потому не могла сказать точнее – да и в любом случае не стала бы выведывать подробности, считая подобное любопытство выходящим за рамки приличий. Она, слава Великому Неведомому, не господин Грюнсамлехт!

…Который, похоже, наконец отстал от неё с расспросами, как насосавшийся крови овод: к постоялому двору они подъезжали в благостной тишине, несносный попутчик задремал, то ли утомившись долгой дорогой, то ли узнав всё, что хотел.

Сегодня они прибыли