Альмы три вполне приличных варианта постоя. Выбранный отель и вовсе располагался столь близко от клуба магов «Абельвиро», что не будь наём экипажа правилом хорошего тона, до клуба можно было бы дойти пешком.

Клуб магов «Абельвиро»… Знаменитый, влиятельный, вожделенный – но что ждало её там, Альма никак не могла предсказать.

Она глянула на попутчиков – не склонен ли кто-нибудь из них завязать беседу? Но господин Карнау, не изменяя своей молчаливости, упорно смотрел в окно, а незнакомая госпожа смежила веки и, похоже, намеревалась подремать, добирая оборванный ранним подъёмом сон.

Так что Альме не с кем оказалось говорить – оставалось лишь слушать. Шелест листьев, свист ветра, цокот копыт, трескотню сороки…. Интересно: той же самой – или её товарки?

Временами дилижанс – и пассажиров вместе с ним – встряхивало на очередной кочке или ухабе, и тогда убаюкивающие звуки затмевал скрип рессор. Однако в целом утро было приятным и спокойным.

…До тех пор, пока дилижанс не достиг станции и вновь не послышался голос господина Грюнсамлехта, за что-то распекавшего то ли кучера, то ли кондуктора.

Альма избегла соседства этого неприятного господина – однако не могла избегнуть его присутствия. И вынуждена была познакомиться с новым для себя ощущением – бессильным раздражением.

Прежде она, единственное дитя хозяина поместья, была окружена почтительностью слуг или свободой уединённых прогулок – и не задерживалась там и с теми, где и с кем не хотела быть. Однако из временной, но поневоле тесной группы попутчиков так просто не сбежишь – не укроешься даже в собственных мыслях, поскольку резкий голос господина Грюнсамлехта мешал думать о ком-либо, кроме него.

Если таково было Альме, каково же было молодому офицеру и почтенному господину, вынужденным делить с четой Грюнсамлехтов одно купе?

На второй станции, где стоянка была достаточной, чтобы пассажиры могли перекусить и прогуляться, а похожая на госпожу Эстиминду женщина и вовсе сошла, достигнув пункта назначения, стало ясно: соседям господина Грюнсамлехта пришлось несладко. Настолько, что даже учтивость оказалась задвинута в сторону: когда настало время отъезда, офицер, переговорив с кондуктором, полез на империал, обустроился там, извлёк портсигар и, прикрыв глаза, блаженно закурил.

Курить в пути дозволялось сугубо на империале, так что перемещение офицера легко можно было бы объяснить тягой к табаку. Однако не покидало ощущение, что эта причина была отнюдь не главной – предлог, не более.

Пожилой господин, похожий на льва, но теперь вовсе не добродушного, остался наедине с четой Грюнсамлехтов.

А господину Грюнсамлехту словно только того и надо было: он заговорил ещё громче и почти не смолкал, односложные ответы собеседника его ни капельки не обескураживали. Казалось, он чего-то добивался от господина-«льва», но пока не сообщил, чего именно.

Когда дилижанс въехал в городок Нолн и вновь остановился для смены лошадей, в составе пассажиров произошли очередные перемены. Пополнением стали две пассажирки преклонных лет – судя по их наружности и по манере обращения друг с другом, сёстры или иные близкие родственницы.

В каждом купе было лишь по одному свободному месту (молодой офицер, поднявшийся на империал, решил там и остаться), но господин-«лев» позаботился о том, чтобы не разлучать новых пассажирок: любезно – и коварно, о чём они на тот момент не знали, – уступил второй из них своё место в купе с четой Грюнсамлехтов, а сам перебрался к Альме, Джулс и господину Карнау.

Настроение его от свершившейся пересадки стремительно улучшилось, и он отрекомендовался новым соседям с неподдельной сердечностью:

– Приветствую, мои юные друзья! Моё имя Гасдаг Дункендур, и я счастлив буду составить вам компанию аж до самого Денлена – если вы, конечно, тоже направляетесь в столицу.

Господин Карнау представился ему так же лаконично, как и Альме минувшим утром.

Сама Альма, вдохновлённая дружелюбием господина Дункендура (и, по правде говоря, слегка заинтригованная: чем он столь примечателен, что господин Грюнсамлехт вцепился в него, как клещ?), была чуть многословнее.

– Как, мои уши меня не обманывают? – господин Дункендур округлил глаза в весёлом изумлении. – Дочь «тисового» Эшлинга (упокой Великое Неведомое его душу)? Уж не он ли был в родстве с грумблонскими Хэндлями?

– Действительно… – в памяти всплыли слова поверенного о её родне помимо исчезнувшего господина Мона, – …госпожа Хэндль приходилась мне двоюродной бабкой.

– Чудесная была женщина, – закивал господин Дункендур. – Как и её почтенный супруг. Даром что однажды знатно оттаскал меня за уши, – не удержался он от смешка.

– Как, вы их знали? – настала очередь Альмы удивляться.

До чего ж тесен мир! Впрочем, учитывая, что господин Дункендур присоединился к их путешествию ещё в Грумблоне, а сам Грумблон был отнюдь не большим городом…

– С самого детства! Мы с их сыном Артусом были друзья не разлей вода, а впоследствии я сделался младшим партнёром в унаследованном им торговом деле – до того, как открыл собственное. Да-а-а, славные были деньки… – глаза господина Дункендура затуманились воспоминаниями.

Вот так получилось, что Альма оказалась путешествующей практически с другом семьи – пусть никогда не слыхала о нём ранее, да и с тётушкой отца отродясь не была знакома.

А господину Дункендуру обнаружившегося пересечения оказалось более чем достаточно для того, чтобы немедля взять Альму и Джулс под крыло, будто он был им родным дядюшкой. Он занимал их необременительной – и по-настоящему увлекательной, ведь по торговым делам он в молодости немало путешествовал, да и сейчас, как он выразился, был не прочь «тряхнуть стариной» и лично «довести до ума какую-нибудь интересную сделку», – беседой, угостил их ужином, отметя все робкие возражения, пообещал подсобить с обустройством в Денлене. А также держал их на расстоянии от господина Грюнсамлехта – и сам держался вместе с ними, ловко избегая попыток господина Грюнсамлехта присоединиться к их компании.

Словом, Альма начала получать от поездки истинное удовольствие. И даже Джулс, казалось, приободрилась от добродушия господина Дункендура, её побледневшие щёки вновь налились румянцем, нос больше не морщился от огорчения, и глаза блестели вовсе не от подступавших слёз.

Альма не отсылала Джулс от себя и держалась с ней скорее как с компаньонкой, чем как с камеристкой, потому они обе после ужина воздали должное историям из жизни господина Дункендура, в которых приключения обильно перемежались шутками.

И всё было хорошо… Аккурат до следующего утра. Потерянная и несчастная госпожа Грюнсамлехт, впервые увиденная ими без супруга, обыкновенно не отпускавшего её от себя далее, чем хозяин отпускает от себя моську на поводке, бросилась наперерез господину Дункендуру, когда он галантно пропустил Альму с Джулс вперёд и готовился последовать за ними в дилижанс.

– Доброго утречка, – раздался из тишины купе знакомый голос.

Слишком хорошо знакомый – и никого не обрадовавший. Каким образом господин Грюнсамлехт оказался поджидавшим их в купе, если дилижанс только-только вывели из сарая?! Правда, припомнила