Отсутствовали разве что две пожилые госпожи да чета Грюнсамлехтов. Словом, всё второе купе в полном составе. Не потому ли, что там до сих пор находились никем не выброшенные дурманящие букеты?..

Однако мысль о подозрительных цветах была оттеснена в сторону воцарившимся оживлением. Ещё раз проверить лошадей, удостовериться, преисполниться оптимизмом – и вновь пуститься в путь!

Не прошло и десяти минут, как дилижанс возобновил свой ход: сперва медленно, осторожно, затем со всё нарастающей бодростью.

Единственным, кто вовсе не радовался благополучному исходу дела, стал, вот уж неудивительно, брюзгливый господин Грюнсамлехт. От подпрыгиваний дилижанса на кочках он проснулся, его громкий голос вновь доносился из-за перегородки. Сначала господин Грюнсамлехт ворчал на задержку в пути, после этого принялся разносить кучера за спешку, причитая, что дилижанс вот-вот перевернётся. Остановка на станции, за счёт краткости коей дилижанс постарался выиграть время, ограничившись торопливой сменой лошадей и не дав пассажирам времени прогуляться и съесть второй завтрак или ранний обед, была раскритикована господином Грюнсамлехтом в пух и прах – он, видите ли, привык питаться полноценной горячей едой и категорически отказывается от предложенных в дорогу холодных бутербродов. Разумеется, вскоре после отбытия со станции он начал жаловаться, что его морят голодом.

Госпожа Грюнсамлехт была воистину отважной женщиной, встречая все жалобы, попрёки, угрозы со стойкостью скалы посреди бури. Или, напротив, отчаянной трусихой, не смевшей ни единым словом возразить разбушевавшемуся супругу, который постоянно оказывался опасно близок к выходу за рамки приличий. Мало того что она не осаживала его – она потакала ему: сплошные «Да, дорогой», «Как скажете, мой друг», «О Великое Неведомое, как вы правы!», произносимые едва слышным голосом.

Однако натерпеться от господина Грюнсамлехта успели не только те, кто вольно или невольно оказывался от него в непосредственной близости. Кто-то, как Альма и господин Дункендур, с содроганием вспоминал его назойливые бестактные расспросы. Кто-то, как господин Инмида, напротив, был подчёркнуто игнорируем: господин Грюнсамлехт не давал себе труда скрывать пренебрежение ко всем, от кого не пытался тем или иным путём что-либо получить, и империальный пассажир в поношенном костюме имел возможность всецело ощутить презрительное равнодушие к своей персоне. Бойкий и нетерпеливый лейтенант Амико теперь относился к господину Грюнсамлехту с удвоенной неприязнью, не только утомившись его обществом сам, но и оскорбившись за приятеля. Две пожилые пассажирки, вынужденные почти весь день провести наедине с четой Грюнсамлехтов, к вечеру были сами не свои.

Словом, господин Грюнсамлехт успел восстановить против себя решительно всех… Но не до такой ведь степени, чтобы его убить?

И всё же некто оборвал его жизнь.

Глава XIII,

в которой расследуется убийство

К вечеру давящая духота разрешилась ливнем с редкими вспышками молний. Однако дождевая свежесть почти не принесла облегчения. Главным образом потому, что дилижанс не сумел-таки в полной мере наверстать упущенное время и достигнуть намеченной для ночлега станции – гостиницы в предместье крупного города Терлина, считавшегося «младшим братом» столичного Денлена. Вместо неё пассажиры оказались вынуждены заночевать в крохотном трактире посреди ничего.

Возможно, такая характеристика трактира и равнины, на коей он располагался, была чересчур сурова. Но большинство пассажиров, измученные злоключениями этого дня, даже не пытались скрыть разочарование и досаду.

Трактир был единственным жильём в окрестностях, причём настолько малым и неказистым, что поначалу все прочие мрачные мысли оттеснила одна главная: а хватит ли вообще пассажирам дилижанса места в этом домишке?

Места хватило, но едва-едва: Альма с Джулс, две пожилые госпожи и чета Грюнсамлехтов получили в своё распоряжение три двухместных нумера (пускай лишь один из тех нумеров мог похвастать двумя отдельными кроватями, а не одной общей); господа оказались более стеснены – на четверых остался один-единственный нумер, в котором они не уместились бы при всём желании.

К счастью, выяснилось, что в трактире, помимо них, остановились ещё три гостя в двух нумерах: элегантный господин со своим слугой в одном, рассеянный молодой человек – в другом. В результате переговоров было условлено, что господин Карнау подселится к жившему в одиночестве молодому человеку, ну а в нумер господ Дункендура и Инмиды с лейтенантом Амико хозяин трактира притащит топчан, дабы всем троим хватило места для сна.

– Ха, комфорт почти как на бивуаке! – весело фыркнул лейтенант Амико, к которому успело вернуться бодрое расположение духа. – Что ж, главное – не пуховая перина, а хорошая компания, господа!

– Не могу с вами не согласиться, – улыбнулся господин Дункендур, весьма довольный, что в соседи ему достались два достойных господина, а не какой-нибудь Грюнсамлехт или подозрительный незнакомец.

Господин Инмида только пожал плечами, но тоже казался более-менее удовлетворён положением дел.

Ужин идеально сочетался с обстановкой: был скудным и неказистым. Но, по крайней мере, он был горячим и утолил голод.

А когда по крыше забарабанили крупные капли дождя, путешественники и вовсе почувствовали, что их дела не так уж плохи. Несомненной удачей было то, что непогода не застигла их в дороге и что до следующего утра у них имелось какое-никакое, но всё же пристанище.

Разве что молодой постоялец, представленный господину Карнау как господин Верт Шилль, умудрился испытать на себе все превратности дурной погоды: уйдя на прогулку, опоздал к ужину, возвратился в трактир продрогшим и промокшим до нитки – но будто вовсе того не замечая. Невпопад ответив хозяину и рассеянно кивнув присутствующим, чудак удалился к себе, оставляя мокрые следы на пыльном полу.

Другой постоялец – невысокий, щеголеватый и, судя по акценту, не местный или вообще иностранец – был не в пример приятнее. Он присоединился к компании за ужином, отрекомендовался как господин Лорк Кюлле (не уточнив, впрочем, рода своих занятий – если они у него были), осыпал женщин цветистыми комплиментами, а узнав о выпавших на их долю испытаниях из-за захворавшей лошади, ещё более эмоционально выразил всем пассажирам дилижанса сочувствие. Его куртуазность казалась чрезмерной, непривычной – но не навязчивой, а забавной, вызывавшей расположение.

Словом, господин Кюлле был мил со всеми, даже с господином Грюнсамлехтом: то ли не придавая особого значения его дурному нраву, то ли легко мирясь с оным.

Ничто не предвещало того, что вечер, сделавшийся вполне сносным, почти уютным, завершится столь трагически. Тем не менее, когда с ужином было давно покончено и большинство пассажиров разошлись по нумерам, ничего не желая более, чем улечься под одеяло, оставить все треволнения позади и забыться сладким сном, сквозь шум дождя и тихие звуки дома пробился новый звук – чуждый и пронзительный. Чей-то отчаянный крик.

Кричала женщина. Кричала совсем рядом.

Альма подскочила на кровати, обменялась с приподнявшейся на локте