Тишина была ему ответом – смущённая, задумчивая, напряжённая. Какая угодно – только не готовая прерваться.

Хуже, чем попасть впросак единожды, может быть только попасть впросак повторно. Альме вовсе не хотелось ни казаться выскочкой, ни ронять себя в глазах попутчиков. И всё же чувство долга оказалось сильнее:

– Кхм… Сегодня купе дилижанса было украшено свежими букетами – и мне показалось, что у них какой-то странный аромат. Что от них кружится голова и хочется спать.

– Да я и впрямь заснул! – хлопнул себя по колену господин Дункендур. – Хотя по утрам обыкновенно свеж и бодр. Вы полагаете, дело было в цветах?

– Не могу быть уверена, – Альма потупилась. – Но когда я выкинула букеты из купе, мне показалось, стало легче.

– Можете ли вы утверждать, что это не было совпадением? – взгляд господина Кюлле стал внимательнее. Острее.

– Нет, но…

– В нашем купе никаких необычных букетов не было, – прошелестела госпожа Грюнсамлехт. – И мой супруг чувствовал себя как обычно, всё было хорошо до… до… – она не выдержала и снова уткнулась в платок.

– Вот как, – кивнул сыщик, тактично не продолжая расспрашивать убитую горем вдову. – Что ж, госпожи любезно поделились с нами наблюдениями, возможно, теперь кто-нибудь из господ захочет внести свою лепту?

Порой благодарность является завуалированным отказом, и хоть формально господин Кюлле оценил наблюдения Альмы, было яснее ясного, что по сути он вежливо отмахнулся от них, как от пустяков. Которыми они, вероятно, и являлись.

Быть может, стоило бы рассказать про зловещую фигуру, кравшуюся ночью к конюшне… Но что если господин Кюлле отмахнётся от этого воспоминания так же, как от воспоминания о лесной тени? Да и точно ли Альма уверена, что фигура ей не приснилась?

– Позвольте, – впервые вступил в общую беседу господин Инмида и посмотрел прямо в глаза Альме, перестав делать вид, что её – или его самого – здесь нет, – я бы хотел задать несколько вопросов. Госпожа Эшлинг, как скоро после усаживания в дилижанс вы ощутили первые признаки недомогания?

Настала очередь Альмы удивляться:

– Примерно через полчаса.

– Отмечали ли вы учащение либо замедление сердцебиения?

Похоже, господин Инмида по неведомой причине – или из-за казуса в коридоре? – сменил тактику, решил не игнорировать Альму, а придираться к ней. Из раздосадованного упрямства она постаралась отвечать ему как можно точнее. И о том, не ощутила ли она жара либо озноба, и о том, не жаловался ли кто-либо из попутчиков на дурноту, и о том, не заметила ли она в букетах незнакомые растения…

Господин Инмида прямо-таки забрасывал её каверзными вопросами. За эти минуты он сказал ей больше, чем за всё предшествовавшее общение. И незаметно потеснил господина Кюлле с его позиций, теперь всё внимание было приковано к нему, он вёл допрос, он верховодил.

Разумеется, господин Кюлле не собирался этого терпеть.

– При всём уважении, – оборвал он очередной вопрос господина Инмиды, – позвольте напомнить, что мы расследуем преступление. Вы можете переговорить с очаровательной госпожой Эшлинг позже, наедине, если вам будет угодно, однако сейчас первоочередной задачей является раскрытие убийства.

– А что если никакого убийства вовсе не было? – хмыкнул господин Инмида, скрестив на груди руки и глянув на прославленного сыщика чуть ли не с вызовом.

– Извольте объясниться, – голос господина Кюлле растерял всю бархатность.

– Вы спрашивали о странностях. Так вот, на мой взгляд, наибольшая странность – сам господин Грюнсамлехт.

– Полноте, Инмида, как вы можете?.. – возмущённо удивился лейтенант Амико.

Каким бы неприятным человеком ни был господин Грюнсамлехт при жизни, всё же неуместно было говорить в таких выражениях о нём после смерти. И судя по всему, данного мнения придерживался не один лишь лейтенант.

Но господин Инмида, нимало не смутившись, лишь покачал головой. И сразил собравшихся ещё одним бессмысленно бестактным вопросом:

– Кто-нибудь пробовал перевязать ему палец ниткой?

Глава XIV,

в которой покойник пропадает

Чем проще, тем надёжнее. Испытанное средство определить, умер человек, или в нём ещё теплится жизнь, – обыкновенная нить, туго повязанная ему на палец. Если обвязанный палец начнёт менять цвет – значит, смерть пока не забрала человека. Остаётся надежда… или рождается подозрение.

Всё это господин Инмида объяснял по пути на второй этаж. Ведя за собой своеобразную процессию удивлённых, сомневающихся, растерянных, не верящих.

И одного страдающего: господин Шилль взаправду задремал на своём стуле, измученный жаром, усталостью и кто знает чем ещё, а теперь он, наскоро разбуженный и силящийся понять, что происходит, куда все идут и зачем тянут его, являл собой воплощение неизбывной муки – спотыкающийся, с лихорадочным румянцем на впалых щеках и влажным блеском тёмных глаз, с растрёпанными кудрями, с плотно сжатыми губами, будто силящимися сдержать рвущийся из груди стон. Если только можно сказать подобное о хворающем человеке, то господин Шилль был даже по-своему живописен. И казалось, он знал это – будто был одним из тех людей, кто в страдании находит для себя отраду.

Совсем иначе выглядела и вела себя несчастная вдова. Поначалу госпожа Грюнсамлехт едва вновь не лишилась чувств – то ли из-за дерзости речей господина Инмиды, то ли из-за их сути. Затем истерически взвизгнула, что никуда не пойдёт, что она не в силах вновь увидеть ненаглядного супруга мёртвым, что господин Инмида забывается и позволяет себе чересчур многое!..

Однако тут на помощь ловко пришёл господин Кюлле, оказавшийся не только прославленным сыщиком, но и чутким утешителем: тихо и ласково, как капризничающему от колик ребёнку, он втолковал госпоже Грюнсамлехт, что уважаемый господин Инмида в похвальной погоне за истиной несколько поступился деликатностью, что его предположение абсурдно и невероятно, однако во избежание необъективности следует удостовериться.

Навряд ли госпожа Грюнсамлехт доверяла господину Инмиде – она, как и её супруг, ни разу не перемолвилась с ним ни словечком, он был для неё чужаком. Однако ко мнению господина Кюлле, которого сама с таким восторгом отрекомендовала ранее, она прислушалась. И хоть с видимой неохотой, с явным трудом, опираясь на руку господина Кюлле так, будто та была её единственной поддержкой в этом жестоком мире, госпожа Грюнсамлехт последовала за господином Инмидой вместе со всеми.

Снова крик! Всё тот же. Но теперь гораздо ближе – и гораздо понятнее.

Госпожа Грюнсамлехт первой вошла в отведённый им с супругом нумер. Первой увидела, что труп исчез. И не сумела сдержать чувств – после чего их всё-таки лишилась.

Зато все остальные, наоборот, напряглись и оживились. Маленькая комнатка наполнилась гулом, как пчелиный улей.

Требовалось оказать помощь упавшей в обморок госпоже Грюнсамлехт, это несомненно. И господин Инмида вновь все силы посвятил заботе о страдалице, будто его вовсе не интересовало исчезновение тела господина Грюнсамлехта.

И будто не он сбежал от ложа больной совсем недавно.

Господин Кюлле, блюдя профессиональную гордость, не позволил себе выказать удивление – напротив, принялся успокаивать особо взволнованных людей так, словно ничего особенного