господин Шилль полностью оправится, помяните моё слово.

– Слово доктора?

– Скорее, слово человека, повидавшего жизнь, – господин Инмида произнёс это устало-наставительно, будто прожил по меньшей мере полвека, хотя в действительности он был ненамного старше своего пациента. – Кстати, о жизни и о Денлене – вы ведь направляетесь в столицу, верно? А господин Шилль, вот уж совпадение, только-только её покинул. Сами видите, в каком состоянии. Надеюсь, не выйду за рамки врачебной тайны и банальной вежливости, если дам вам совет быть осторожнее с Денленом, не открывать ему слишком сильно своё сердце и не возлагать на него слишком много надежд. Предосторожности уберегают от разочарований.

Альма сама не знала, чему удивилась больше: неожиданной, почти дружеской задушевности господина Инмиды – или зоркости его ума, вновь попавшего в цель. Её влекла в Денлен именно надежда, сильная, бодрящая, согревающая. Ослепляющая.

– Благодарю вас за дружеское участие, – потупилась она, стараясь и отблагодарить господина Инмиду, и не выдать себя. – Вы, несомненно, правы. Я постараюсь надёжно сохранить ваш совет в памяти.

– Рад слышать, – показалось, или господин Инмида тоже слегка смутился? Так или иначе, он отвёл взгляд и сосредоточился на чае.

Если бы господин Инмида намеревался продолжить путь в дилижансе, возможно, эта беседа получила бы развитие. Однако в действительности дилижанс лишился почти половины пассажиров – всех, кто так или иначе был связан с преступлением. Господин Грюнсамлехт сбежал. Госпожа Грюнсамлехт ушла, в соответствии с уговором выдав сообщников и получив свободу: не задерживаясь более, не прося ни лошади, ни хотя бы зонта, она шагнула под струи дождя и растворилась среди них, будто и впрямь была скорее тенью, чем человеком. Обворованный и негодующий господин Дункендур, само собой, не хотел ехать в Денлен, пока не возвратит украденное; более того, он решил не смиренно ждать в трактире, а присоединиться к стражникам в их погоне за преступниками. Господин Инмида, уступив настойчивым просьбам господина Дункендура, впечатлённого его умом, честностью и познаниями, также прервал своё путешествие – чтобы оказать господину Дункендуру всё возможное содействие.

Хотелось верить, что его самоотверженность окажется достойно вознаграждена. Да так оно и обещало быть: отношение господина Дункендура к господину Инмиде, и ранее благожелательное, потеплело едва ли не до отеческого. Быть может, господин Дункендур предложит господину Инмиде часть золота, а то и место в своём торговом деле…

Затруднительно было не думать о господине Инмиде – тем более что он любезно провожал Альму к дилижансу. Насколько он ранее чурался её, настолько теперь искал её общества. Отчего? Вспыхнуло осознание: если она не спросит об этом сейчас – не узнает никогда. Шанс будет упущен безвозвратно.

– Вы очень добры, – предприняла Альма осторожную попытку.

– Не сказал бы, – пожал плечами господин Инмида, будто почуяв неладное и вернувшись к прежней сухости.

– При знакомстве с вами это было не столь заметно, даже минувшей ночью, вплоть до вашего триумфа, но затем…

– Я всё же что-то усвоил из медицинской науки, прежде чем моя… до того, как оказался вынужден оставить учёбу.

– Речь не только и не столько о вашей врачебной помощи.

До дилижанса оставались считаные шаги, его тёмные двери были гостеприимно распахнуты, сиденья приглашали располагаться. Кучер уселся на козлах, лошади нетерпеливо ржали – пора было отправляться. Пора было расставаться. А Альма до сих пор не узнала то, что хотела. И решилась сказать без околичностей:

– Я рада свершившейся перемене: поначалу вы говорить со мной не хотели – а нынче за завтраком премило беседовали, да и сейчас…

– Что ж, позвольте прояснить: мужское общество мне приятнее женского, и мне претит пустопорожняя светская учтивость. А вы вдобавок вызывали подозрения…

– Что?! – когда получаешь вместо робко ожидаемого что-то совсем неожиданное, немудрено растеряться.

– Лошадь, – отрывисто сказал господин Инмида, как будто это всё объясняло. – Больная лошадь. Я не коновал, не конюх, не кавалерист, но даже мне было очевидно, что ей несдобровать. И тут вы исчезаете, столь же незаметно возвращаетесь и оказываетесь вблизи лошади как раз тогда, когда она внезапно неистовствует, а затем ещё внезапнее, вопреки всякому здравому смыслу, исцеляется. Ранее вы, путешествующая без надёжного сопровождения, были похожи на приманку. А здесь, в трактире, вы перехватили меня в коридоре и как будто вознамерились помешать моим изысканиям.

Альма вспыхнула и опустила голову. Что ж, вот всё отношение господина Инмиды и прояснилось: сперва неприязнь, подозрения – а теперь просто своеобразное искупление того и другого.

Господин Инмида тоже ничего более не говорил. Подвёл Альму к дилижансу, помог взойти на приступку… но не отпустил её руку, а задержал в своей.

– Похоже, прощание получилось с моей стороны ещё более неучтивым, чем знакомство, – на его лице мелькнула невесёлая усмешка. – Но я бы не хотел запомниться вам грубияном. Мои подозрения (во всяком случае, касаемо вас) оказались посрамлены, а сам я – впечатлён. Вы возвращаете мне веру в женщин, госпожа Эшлинг. Ну, в добрый путь, и да хранит вас Великое Неведомое!

Он развернулся и зашагал назад к трактиру, не помахав на прощание и ни разу не обернувшись.

– Была рада знакомству… – в голову не пришло ничего умнее безликой шаблонной фразы, да и та оказалась сказана в спину господину Инмиде столь тихо, что он почти наверняка ничего не услышал.

Вопреки ожиданиям, прощальный разговор принёс больше огорчения и неловкости, нежели удовольствия. Как и недавнее прощание с Джорри…

Похоже, искусство расставания не менее – а то и более – сложное, чем искусство знакомства. И Альма совсем им не владела.

Глава XVI,

в которой цель оказывается на расстоянии вытянутой руки – но рука бессильно опускается

Итак, в числе пассажиров дилижанса остались лишь пожилые сёстры госпожа Кроф и госпожа Пулла, подрастерявший бодрость из-за бессонной ночи лейтенант Амико, ничуть не изменившийся молчун господин Карнау да Альма с Джулс.

Дождь утих, однако небо было по-прежнему затянуто тучами, потому империал опустел: лишившись своего приятеля господина Инмиды и своего неприятеля господина Грюнсамлехта, лейтенант Амико не имел ни малейшего желания ехать на крыше дилижанса в полном одиночестве, к тому же в ненастье, и перебрался в купе, разделив его с господином Карнау.

Второе купе закономерно оказалось сугубо женским, что вполне всех устроило. Особенно довольными выглядели госпожа Кроф и госпожа Пулла, избавившиеся от четы Грюнсамлехтов и обрётшие гораздо более приятных соседок, с которыми можно было вволю посудачить. Неказистый трактир ещё не успел скрыться из виду, дилижанс ещё не успел набрать скорость, как госпожа Кроф задумчиво проговорила, обращаясь как бы к сестре, но в то же время ко всем присутствующим:

– Наконец этот ужасный трактир остался позади! У меня до сих пор мороз по коже при одной лишь мысли о нём. И обо всём, что там произошло…

– Да, да! – закивала госпожа Пулла, отчего её седые