встретила не заплаканная женщина на грани обморока, или истерики, или яростного неистовства, или всего сразу, а собранная хладнокровная госпожа. Та госпожа Грюнсамлехт, которой она ни разу не была прежде. Или, наоборот, та госпожа Грюнсамлехт (Грюнсамлехт ли?), которой она втайне была всё это время.

– У меня к вам предложение, господа, – начала она без предисловий; даже голос её звучал иначе – и тембр, и выговор. – Я скажу вам, где вы сможете найти украденное у вас, а вы – немедля отпустите меня и не станете преследовать.

– «Украденное»? – недоумённо переспросил господин Дункендур. А затем изменился в лице и, ни слова более не сказав, выбежал из нумера.

Неужели его, богатого торговца, тоже обокрали? Как и её, наивную дурёху, возомнившую о себе невесть что… Альма спрятала лицо в ладонях, не в силах более выносить терзавшие её стыд и горечь.

Прикосновение – лёгкое, участливое. И как будто слегка извиняющееся за допускаемую вольность. Это оказалась Джулс, предложившая хозяйке помощь. А затем прошептавшая так тихо, что Альма, стоявшая к ней вплотную, едва расслышала:

– Не волнуйтесь, госпожа. У вас ничего не украдено.

Альма изумлённо воззрилась на камеристку-компаньонку. А у той, несмотря на все тревоги и беды, обрушившиеся на них и на весь злосчастный дилижанс, выражение лица было на удивление довольное – довольное собой. И какое-то заговорщическое:

– Госпожа Эшлинг научила меня… Ой, я вам позже доскажу!

Господин Дункендур вернулся, и камеристке пришлось умолкнуть. Потому что в нумере вдруг стало не только тесно, но и очень шумно:

– Негодяи! – рыкнул господин Дункендур, как лев – старый, но всё ещё сильный. И преисполненный гнева.

Он бросился к госпоже Грюнсамлехт, но господин Инмида загородил её:

– Постойте…

– Да что здесь происходит?! – взорвался лейтенант Амико.

– Воры, подлые воры!

– Не трогайте её!

– Не вы ли были тем, кто раскрыл нам глаза на происходящее? – тяжело дышавший господин Дункендур воззрился на господина Инмиду, продолжавшего стоять между ним и госпожой Грюнсамлехт. – Не она ли самолично призналась в совершённом злодеянии?

– Именно так, – господин Инмида был парадоксально спокоен. – Она призналась, она заговорила – так послушаем же, что она имеет сказать. Тем более что украденные ценности, судя по всему, покинули пределы трактира, и возвратить их без чужой помощи – пускай и помощи самих похитителей – будет весьма затруднительно. Вы ведь хотите вернуть украденное у вас, не правда ли?

Господин Дункендур, готовившийся сказать ещё что-то резкое, осёкся. И слегка остыл, сдулся – будто из него стравили излишки разрывавшего его пара:

– Что ж… Ваши слова не лишены резона, – он пригладил стоявшие дыбом седые космы. – Пожалуй, я склонен с вами согласиться. Итак, милостивая госпожа, – с нескрываемой едкостью обратился он к госпоже Грюнсамлехт, бесстрашно встретившей его взгляд, – как вы посоветуете нам вернуть украденное вашими очаровательными друзьями?

– Убеждением, любезный господин Дункендур, убеждением, – ответила та ему в тон. И, насладившись эффектом своих слов, пояснила: – Я бы на вашем месте постаралась убедить моего «очаровательного друга», – она кивнула в сторону господина Кюлле, по-прежнему крепко связанного, испепелявшего её злым взглядом и силившегося что-то сказать сквозь кляп, – прибыть в условленное место и воссоединиться там с тем, кого вы считали слугой сыщика, посланным за подмогой, и кто в действительности увёз ваше золото. А затем схватить его и, вновь прибегнув к волшебной силе убеждения, выяснить, где он припрятал украденное.

Господин Кюлле, опрокинутый на пол, почти обездвиженный и несколько пострадавший в процессе, ибо оказал трём связывавшим его господам воистину достойное сопротивление, бешено завращал глазами и вновь что-то замычал сквозь затыкавший ему рот платок. Если бы взгляд мог обжигать, то на месте госпожи Грюнсамлехт уже дымилась бы кучка пепла.

Госпожа Грюнсамлехт в противовес сообщнику оставалась удивительно холодна. Разве что при виде его неистовства чуть поджала губы.

– И всё это вы рассказываете нам, потому что?.. – господин Инмида внимательно посмотрел на неё.

Всякая резкость ушла из его голоса и движений. Он ни к кому из присутствовавших в нумере, в том числе двум злоумышленникам, не питал ненависти. Как хирург не ненавидит открывшуюся его взору язву.

– Потому что хочу покончить со всем этим и остаться на свободе, – без затей ответила госпожа Грюнсамлехт.

– Вот так просто? – вновь не удержался господин Дункендур.

– Да, – сарказм господина Дункендура отскочил от госпожи Грюнсамлехт, как мячик отскакивает от каменной стены. – Людские желания в целом весьма просты…

Глава XV,

в которой погоня есть и погони нет

Увы, не так просты людские переговоры. Особенно когда желания вступают в противоречие с чувством долга или доводами рассудка.

Порывистый лейтенант Амико был готов немедля вскочить в седло и, пришпорив коня, сквозь тьму и ненастье помчаться к месту, указанному госпожой Грюнсамлехт. Однако будучи действующим офицером, он не вполне принадлежал себе и не мог делать всё, что ему заблагорассудится. Лейтенант Амико был направлен своим командующим полковником Хуграккуром не в отпуск, а по делам службы, и дела эти требовали скорейшего, без дальнейших проволочек прибытия лейтенанта Амико в Денлен.

Освобождённый от кляпа, но не от пут, господин Кюлле не выказал ни малейшего желания прислушаться к уговорам и угрозам и заключить соглашение со своими бывшими жертвами, а ныне тюремщиками. Более того, он сопроводил отказ такими выражениями, что оправившийся было господин Шилль вновь смертельно побледнел, а господин Дункендур сердито воскликнул: «Не при госпожах же!»

Хозяин трактира, уподобившийся колышущемуся желе, раболепно заглядывал в лицо то одному, то другому господину, упрашивая их не посылать за стражниками и как-нибудь решить дело между собой.

Господин Инмида, напротив, держался мнения, что сперва нужно призвать подмогу, а затем уж спешить к месту встречи, наперегонки с господином Грюнсамлехтом.

Последнее могло бы показаться невыполнимой задачей, настолько велика была фора господина Грюнсамлехта, сбежавшего вот уж более часа тому назад. Однако то ли впопыхах, то ли по недомыслию он увёл из конюшни первую попавшуюся лошадь – и ею оказалась как раз одна из лошадей, доставивших к трактиру дилижанс и не успевших в полной мере восстановить силы. К тому же господин Грюнсамлехт был в летах. И что ещё существеннее, он лишь недавно «восстал из мёртвых» – очнулся от зелья, погрузившего его в состояние, названное господином Инмидой «фальсаморто», противное природе, почти неотличимое от смерти.

По счастью, среди них был тот, кто сумел отличить.

Если бы господин Грюнсамлехт не относился к господину Инмиде с таким пренебрежением, если бы хоть раз заговорил с ним, то, возможно, узнал бы, что господин Инмида обучался медицине и что его навряд ли удастся одурачить фарсом с «отравлением».

Впрочем, как позже – наутро после беспокойной и почти бессонной ночи – признался Альме сам господин Инмида, даже он в какой-то момент всецело подпал под воздействие злокозненного замысла. Госпожа Грюнсамлехт и господин Кюлле на два голоса столь убедительно,