Фабрика по очистке хлопка оказалась настолько востребованной, что ждать своей очереди часто приходилось целый год. Кабул уговорил Лондон построить еще одно подобное предприятие в Гиришке. Однако без специальных удобрений хлопок истощал почву быстрее, чем продовольственные сельхозкультуры. Через два года «урожаи стагнировали из‐за порчи почвы по причине избытка соли, соды, а также из‐за проблем с ирригацией»[412].

Здесь могло бы вмешаться Агентство. В 1975 году Министерство планирования предлагало ему построить дренажные сооружения в четырех специально выбранных регионах: Нади-Али, Марья, Дарвешан и Шамалан[413]. Однако служащие Агентства отнеслись к этому предложению скептически и в ответ предложили пробный проект: их организация профинансирует строительство только 120 километров дренажных сооружений; управлять проектом должна была американская Служба сохранения почвы, а реализовывать — АДГА[414]. Однако даже этот предельно ограниченный подход означал, что предстоит переместить тысячи тонн почвы. АДГА должна была не просто углубить существующие каналы, но и выкопать десятки километров ведущих к ним дренажных канав[415]. Агентство предполагало, что если все пойдет хорошо, то второй этап проекта может начаться в конце 1976 года. Однако Дик Скотт в это не верил. Поведение работников АДГА не внушало уверенности в том, что они «будут честно обращаться с крестьянами в <относящихся к ирригации> делах и не будут использовать авторитарные методы для достижения целей проекта»[416]. Скотт добавляет замечание, которое предвещает скорую перемену тона: не следует доверять губернатору провинции Гильменд, бывшему армейскому офицеру, «мусульманину, обучавшемуся в России», поскольку этот человек вряд ли «понимает или чувствует необходимость соблюдения основных прав человека, что предполагается любым проектом Агентства»[417].

Пробная фаза подтвердила опасения Скотта. В Заргун-Кала, деревне вблизи Нади-Али, строители хотели расширить и углубить семиметровый дренажный канал, однако АДГА пригнала шамаланские бульдозеры, «повредив большие площади крестьянских полей»[418]. Поскольку АДГА должна была копать ирригационные канавы, которые питали бы канал, крестьяне, владевшие близлежащими землями, были лишены возможности сеять весной 1976 года[419]. Многие вынужденные мигранты в Нади-Али не могли сопротивляться АДГА, однако «однозначно воспринимали эти проекты как американские»[420]. Тем временем переселение в регион ускорялось. Но если в 1950‐х годах поселенцы получили по 27 джерибов (около 13 га), то на долю тех, кто вынужденно переселялся в эпоху Дауда, приходилось только по 12 джерибов, и они не получали «фактически никакой другой помощи или обучения»[421]. Скотт замечает, что крестьяне, ранее не владевшие землей, оставались «в основном довольны или по крайней мере не жаловались на свое сегодняшнее состояние», однако «если учесть мусульманские законы наследования, по которым собственность делится поровну между сыновьями, доходы следующего поколения должны непременно опуститься ниже прожиточного уровня, что, возможно, повлечет за собой переселение в города, уход крестьян в испольщики или в сезонные сельскохозяйственные рабочие»[422].

Кабульское представительство Агентства первоначально одобрило проект дренажа, потому что он казался не связанным с политикой и легко осуществимым. И там, где Агентство обеспечило мелиорацию, «чистые доходы выросли в два-три раза по сравнению с прежним временем»[423]. Однако исключительная осторожность при осуществлении проекта вызывала вопрос: а в чем же на самом деле состояла американская стратегия в долине Гильменда? Агентство изначально занялось этим регионом, желая укрепить позиции США в Афганистане. Но если говорить более конкретно, американцы стремились ограничить якобы присущие афганскому государству пуштунские националистические устремления рамками полноправной частной собственности на землю, что сулило укрощение «диких» восточных пуштунов. Не ставя под сомнение логику холодной войны или колониальную эпистемологию афганского государства, американцы стали соучастниками насильственной кампании по переселению, которая превратила Гильменд в рассадник внутрипуштунских споров.

Мечты американцев — преобразовать юг Афганистана в американский Запад — испарились, как капли воды в пустыне. Однако американцы были не единственными, кто принимал миражи за оазисы. Вода была не единственным ресурсом, которым Афганистану следовало овладеть, если он хотел стать территориальным государством с национальной экономикой. Воды рек Гильменд и Аргандаб могли заставить зацвести поля Шамалана, однако не обрекал ли путь развития сельского хозяйства Афганистан на целые века зависимости? И не была ли тяжелая промышленность единственным способом выхода из этой зависимости? Американские скоростные асфальтовые шоссе пролегли через орошенные земли Юга, но большую часть десятилетия развития казалось, что к современности ведут пути, проходящие по строившимся Москвой туннелям на севере. Что если будущее воплощала не свобода, связанная с ирригацией, а «углеводородный социализм»?

НЕФТЬ И ГАЗ: СОВЕТСКИЕ НЕФТЯНИКИ В АФГАНСКОМ ТУРКЕСТАНЕ

Всех приезжавших в Афганистан во время холодной войны поражали масштабы советской помощи этой стране. Когда Георгий Ежов вновь прибыл в страну в середине 1960‐х годов после десятилетнего перерыва, он повсюду замечал произошедшие за это время разительные перемены. С помощью Советов на аэродроме в Джелалабаде заасфальтировали взлетно-посадочную полосу, а в долинах рек Кабул и Лагман целая армия советских инженеров строила совхозы и центры афганской фруктовой промышленности. «Это был огромный проект», — рассказывал Ежов[424]. Азербайджанские ученые, усовершенствовавшие некоторые виды оливок в Абхазии, пересадили свои образцы на пробные участки в долине[425]. «Там были огромные валуны в земле, — вспоминал Ежов, — их нужно было вытащить и разбить. Затем из Узбекистана в Афганистан было перевезено несколько тысяч тонн земли, чтобы нарастить 30 сантиметров верхнего слоя почвы на площади в несколько тысяч гектаров. Непростая задача. Из Армении привезли специальную машину, которая дробила камни, превращая их в гравий, но с этими афганскими валунами эта машина сломалась через пару дней». На узбекской почве вскоре взошли афганские горькие апельсины, гранаты, фиги и оливки. Е. Жилин, агроном, который курировал работы в долине, рассказал в интервью о своем пребывании в Джелалабаде узбекским читателям[426]. Вспоминая показ фильма «Новый день Нангархара» в импровизированном кинотеатре в Джелалабаде, Жилин замечал, что «кадры этого фильма живо и убедительно передают то, что принесли советские люди. Бывший погонщик верблюдов ведет трактор. Женщины работают на сеялках. Бывший чабан записывает показания приборов пульта управления электростанцией». Вокруг афганских кинозрителей, с гордостью вспоминал Жилин, стояли ящики с надписями: «АФГАНИСТАН. ЭКСПОРТ».

Разумеется, блокада со стороны Пакистана не допускала афганские экспортные товары на восток, однако если кто-то отправлялся на запад, в Кабул, то он неизбежно замечал советское присутствие. Вернувшись из ночной поездки по долине реки Лагман, Боб Нэйтан рассказывал о том, как он наблюдал построенную советскими