афганского природного газа в СССР является большим дополнительным источником, поскольку весь экспорт Афганистана сельскохозяйственных товаров в СССР в 1967 году составил 19,2 млн долларов, а поставки газа в СССР в 1971 году должны достичь 20 млн долларов. Но этого недостаточно, поскольку вся стоимость газа пойдет на погашение предоставленных кредитов по линии ГКЭС, а для увеличения закупок советских товаров Афганистан средств не имеет. Задача советских специалистов найти новые источники, новые товары для экспорта в СССР, в которых бы было заинтересовано наше народное хозяйство». Кондратьев приводил в качестве примера Иран, из которого СССР импортировал свинец и цинк, и отмечал, что усовершенствование порта в Хайратоне может стимулировать торговлю[348]. Но при этом казалось, что советским геологам и инженерам-нефтяникам, если они надеются окупить ранее взятые кредиты, придется вычерпать все запасы афганских полезных ископаемых. Задолженность, разговоры о концессиях, представление об Афганистане как об объективно отсталой стране — разве все это не звучало знакомо в свете изначальной критики советскими экономистами западной «империалистической» помощи?

Возможно, «двух подходов к оказанию помощи», как когда-то гордо выражались советские экономисты, никогда и не существовало[349]. Распад имперского мира привел к внезапному переосмыслению афганской государственности. Холодная война предоставила Захир-шаху, Дауду и принцу Наиму все возможности для этого. Но, как свидетельствовало нараставшее разочарование советских и американских специалистов, оставалось неясным, каким образом отсталые, неразвитые, не имеющие выхода к морю страны могут привлечь постоянное финансирование со стороны сверхдержав. В отсутствие холодной войны только избыток населения в странах третьего мира — высокое число живущих сейчас или предполагаемых в будущем голодных и больных людей, равно как и высокая смертность — мог оправдать финансирование. Зеркальное сходство не только американских и советских глобальных проектов, но и неудач их осуществления свидетельствовало о пределах возможностей политики производительности в постколониальную эпоху.

И все же те формы помощи, которые использовал СССР, привносили в афганское общество радикально новые идеи, профессии и ожидания. В 1948 году афганский летчик Рахман вернулся после обучения в Советском Союзе в Кабул. Он был женат на русской и полон радужных надежд, которые внушали ему марксистские идеи. Рахман поддерживал связи с советским посольством, распространял политическую литературу среди студенческих кружков в Кабульском университете. Членом одного из таких кружков был молодой Бабрак Кармаль[350]. Брутенц пишет о том, что вскоре после своего основания в январе 1965 года Народно-демократическая партия Афганистана «неплохо освоила „технику“ и „технологию“ деятельности компартии: ее люди постепенно проникли в различные управленческие структуры, в правительственные ведомства и в особенности в армию»[351]. Даже если столичные офицеры, обучавшиеся в СССР, не собирались свергать своего монарха и строить социализм, геополитика требовала, чтобы Афганистан оставался союзником Советов[352]. НДПА строила планы только на очень отдаленное будущее. В. Н. Пластун, впоследствии второй секретарь советского посольства, замечал, что Апрельский переворот «явился как „гром среди ясного неба“; они попросту „проспали“ его. Руководители НДПА скрывали от советской стороны свои планы по свержению Дауда и тем более не советовались по этим вопросам, так как были уверены в негативной оценке Москвой своих замыслов»[353].

Однако при всем том ситуация не сводилась к «советизации» Афганистана. В результате зарубежной помощи и вследствие обстоятельств холодной войны в стране возникали островки инфраструктуры и модернизации[354]. В прошлом афганское государство было неспособно реализовывать инфраструктурные проекты, этим занимались только иностранцы, которые разбирались в вопросах, касавшихся воды, нефти и древесины, необходимых для создания «национальной экономики». Вскоре совместные усилия иностранцев и местного населения стали давать плоды. В бассейне Гильменда таяние снегов Гиндукуша стало использоваться на гидроэлектростанциях, что породило целую цивилизацию — поселения кочевников и ранее безземельных крестьян. На северных равнинах, богатых «окаменевшим солнечным светом» — нефтью и газом — создавалась другая, индустриальная цивилизация. На востоке кедры Пактии срубались уже не для того, чтобы обогащать торговцев из Карачи, а ради развития афганского национального рынка. Иностранцы пытались отыскать в афганской столице нечто, похожее на государство, — и не находили: возможно, это происходило оттого, что Кабул еще не освоил природные ресурсы в пределах своих границ. Те, кто мечтал о сильном государстве и национальной экономике, не хотели слушать возражений относительно слабости афганского государства. Советники прибыли сюда затем, чтобы осуществить экономическую мечту в грубой, пропитанной нефтью, запутанной действительности.

ВОДА: АМЕРИКАНСКАЯ ГИДРОЛОГИЯ В ДОЛИНЕ РЕКИ ГИЛЬМЕНД

Немногие из афганских пограничных зон, экологию и экономику которых предстояло сформировать иностранцам, имели более длительную историю иностранного вмешательства, чем водораздел рек Гильменд и Аргандаб на юге Афганистана. Говорили, что «группы пуштунов поселились в регионе Гильменд в середине и конце 1700‐х годов, когда Ахмад-шах отдал им эти земли, пытаясь объединить свое молодое государство»[355]. Но серьезные усилия по превращению экологической аномалии в успешный в демографическом отношении регион были предприняты только в 1910–1914 годах, когда в Кабуле «начали разрабатывать части старой системы каналов, известной как канал Серадж»[356]. Одними из первых на мелиорированных землях поселились беженцы из Советского Союза[357]. В 1930‐х годах немецкие и японские инженеры расширили как канал Серадж, так и еще один старый водный путь, позднее переименованный в канал Бохра. К 1946 году общая длина каналов составляла уже 25 километров.

Но когда после Второй мировой войны правительство решило расширить систему каналов, оно обратилось к американской строительной компании «Моррисон — Кнудсен». Учитывая прошлое афгано-американских отношений, можно заметить, что такое решение не было очевидным. Правда, в XIX веке в Афганистане появлялись американские авантюристы, такие как Джосайя Харлан, а эмир Хабибулла в первом десятилетии XX века даже нанял бывшего инженера из «Дженерал электрик» для руководства строительством гидроэлектростанции в Джабал-Серадж[358]. Однако, когда летом 1921 года Афганистан послал в Вашингтон официальную делегацию, добиваясь дипломатического признания, он получил отказ. Востоковед из Госдепартамента Уоллес Мюррей охарактеризовал Афганистан как «несомненно самую фанатичную, враждебную страну в мире на сегодняшний день» и умолял госсекретаря Чарльза Эванса Хьюза не признавать Кабул. Хьюз указал президенту Хардингу, что Лондон не одобрит это признание, поскольку «Афганистан, хотя якобы и приобрел независимость, все еще находится в британской сфере политического влияния»[359]. (Все эти тонкости не остановили Ленина, который принял в Кремле ту же самую афганскую делегацию, чтобы расширить дипломатические связи с Кабулом[360].) Хьюз и Хардинг приняли представителя Афганистана Мухаммада