которая стимулировалась экспансионистской монетарной политикой. Однако «из‐за экспансионистской налогово-бюджетной политики <…> Центральный банк был вынужден ввести чрезвычайно жесткие ограничения на предоставление кредитов»[319]. Теоретически Кабул должен был собирать больше налогов и расширять денежную массу, однако вместо этого он истощал свои валютные резервы, подстегивал инфляцию и «исчерпал кредитные возможности МВФ». В Министерстве торговли Пол столкнулся с запутанной системой разрешений на выезд и последующий въезд для зарубежных торговцев: по его мнению, эти правила были «„созданы нарочно“ как источник коррупции»[320]. Система множественных обменных курсов позволяла собирать некоторые таможенные доходы, но препятствовала капитальным вложениям и стимулировала кризис платежного баланса[321]. Ничто — ничто, кроме подступающих вод потопа холодной войны — не могло удержать на плаву фискальный ковчег Афганистана.

То, что вначале озадачивало советских специалистов, а теперь обескураживало Нэйтана и Пола, было не столько несостоявшимся государством, сколько государством, которое не соответствовало моноэкономике времен холодной войны. Американское образование, полученное Нэйтаном и Полом, внушило им американские представления о задачах национальных экономик[322]. В Соединенных Штатах подоходные налоги давно превзошли тарифы в качестве источника дохода, и консультанты, помнившие о законе Смута — Хоули 1930 года о таможенном тарифе, выступали в поддержку свободной торговли. В пользу свободной торговли говорило и то, что в середине столетия в США было сосредоточено более трети мирового производства. Шел «американский век», и потому предполагалось, что все страны должны стараться приблизиться к американским стандартам[323]. Однако это было, разумеется, нереалистично. Проблема заключалась не в том, что, как считал пришедший в отчаяние Нэйтан, племенная, «ориентированная на происхождение» афганская культура препятствовала развитию современного государства[324]. Скорее, судьба налоговой системы Афганистана определялась состоянием его границ, а точнее, тем, что раздел Индии переместил историческое финансовое ядро доходов афганского государства на пакистанскую территорию. Даже Пол признавал, что система множественных обменных курсов по-своему рациональна для страны, где нельзя собирать пошлины на границе. Афганские технократы не были слепы. «Не секрет, — писал один из авторов афганских планов в 1948 году, — что таможенная политика в нашей стране на протяжении последних 70 лет опиралась не на требования национальной экономики, но на интересы доходной части государственного бюджета»[325]. Лоскутное одеяло налоговой и административной системы, которое так не нравилось Нэйтану и Полу, было всего лишь местным ситуативным решением кризиса 1947 года. А то, что иностранцы вообще находились в Афганистане, пытаясь увеличить его бюджет, диагностируя недостатки государственного устройства, представляло собой не провал, а успех афганской политики.

Однако в условиях биполярного устройства мира времен холодной войны упорядочивание экономики Афганистана в очередной раз оказалось невозможно. Одновременно с Нэйтаном и Полом с конца 1950‐х годов в Кабуле работала группа советских экономистов, сотрудников Госплана[326]. Первые встречи с этими конкурентами не способствовали тому, чтобы американцы перестали опасаться «наступательного» характера советской помощи Афганистану. После первой встречи с командой Госплана Пол пришел в ужас: он увидел, что советские специалисты без конца болтали о совершенно нереалистичных планах экспортной торговли, в результате выполнения которых будет «возникать напряжение и давление. Несколько раз руководители этой группы, — продолжает Пол, — говорили мне о том, что советский народ достиг „невозможного“, поскольку планы ставили перед ним высокие цели». Но нереальные планы экспорта означали занижение запланированного дефицита и инфляции. Процентные ставки, как и ожидалось, выросли. А поскольку афганское правительство откладывало реформирование обменного курса, бизнесмены не спешили с инвестициями. В 1964 году Нэйтану удалось убедить своих афганских коллег снизить обменный курс с 20 афгани за доллар до 45:1, что было ближе к рыночному курсу, который составлял 50:1[327]. Кабул снизил пошлины на основные афганские экспортные товары и вынудил иностранных импортеров покупать их по официальному курсу. Наконец, правительство подняло тарифы на импорт, чтобы отразить новые, более высокие цены. Реформы сократили дефицит бюджета на 20 % в 1963/64 году, а затем еще на 26 % в 1964/65 году. Но поскольку команде Нэйтана не дали завершить налоговую реформу, инфляция и нехватка иностранной валюты продолжали преследовать правительство.

В результате Афганистан попал в объятия Советского Союза. Из бесед с руководителем предприятия по экспорту шерсти, «которое контролировало около 40 % всей торговли шерстью в Афганистане», Пол — бывший менеджер по текстилю — сделал вывод, что предприятие «движется по инерции», а его владелец «уклоняется от любых предложений изменить существующее положение вещей. Бóльшая часть сырья отправляется в Россию, где шерсть моют и обрабатывают на фабриках по другую сторону границы, недалеко от Ташкента». Руководитель предприятия не хотел ничего слышать о переработке шерсти в Афганистане, хотя это позволило бы получать дополнительный доход за счет низкой стоимости рабочей силы[328]. Другой пример: во время встречи 1962 года с одним из наиболее влиятельных афганских министров Пол узнал, что у Кабула образовался огромный долг перед Москвой «из‐за того, что СССР помог сберечь часть урожая свежих фруктов этого года, которые нельзя было отправить на обычные рынки в Индию и Пакистан из‐за закрытых границ»[329]. Чтобы виноград не сгнил на складах в Кабуле и Кандагаре, Москва организовала ежедневную перевозку свежих фруктов и сухофруктов десятью самолетами в Ташкент, где они обрабатывались для последующей продажи на советских рынках. Полу оставалось только вздыхать: «Это показывает, насколько стране нужна новая фабрика для очистки изюма. Это позволило бы Афганистану продавать сухофрукты на европейских рынках за конвертируемую валюту и использовать полученные средства по своему усмотрению». Но афганские бизнесмены, вместо того чтобы заботиться о росте капитала, предпочитали ждать советских субсидий.

Пол не устрашился трудностей и призывал своих афганских коллег сделать торговую политику более либеральной. Летом 1962 года он сопровождал делегацию Министерства торговли на потенциальные экспортные рынки и обсуждал с представителями Забули в Гамбурге вопрос об организации операции по сортировке афганского хлопка в Египте и Германии[330]. Помогая афганским предпринимателям улучшать хорошо знакомое ему управление производством (фабрика колготок «Дексдейл» во время войны превратилась в завод по производству парашютов, авиационного снаряжения и обтекателей для ракет), Пол стремился интегрировать Афганистан в мировую экономику[331]. Он связал «своих» афганцев с официальными лицами из «Бёрман-Шелл», которые хотели «транспортировать нефть из Персидского залива через Карачи, а затем по железной дороге до афганской границы возле Кандагара»[332]. Администрация международного сотрудничества (тогдашнее главное учреждение в США, отвечавшее за помощь другим государствам) хотела даже модернизировать дорогу для увеличения поставок нефти. Но у Кабула не было конвертируемой валюты, чтобы платить этим организациям.