– Нужно замыть. – Мягко произносит Мариана, когда я оборачиваюсь. Она смотрит на расплывающееся по моей футболке пятно. – Иначе потом не отстирается.

Волосы падают ей на плечо, и она откидывает их назад. Каждый раз, когда я вижу, как изгибается ее тело, каждый раз, когда она улыбается, или когда нежная кожа на ее щеках румянится от смущения, это происходит снова – меня бьет током по самым чувствительным местам.

– Мяу, – приводит меня в чувство жалобный голос животного.

Котенок трется о мою ногу головой.

– Если хочешь, я могу сделать это. – Предлагает Мариана. Делает шаг и осекается. – В смысле… Если ты снимешь футболку и отдашь мне.

– Не стоит. – Отвечаю я, обводя глазами ее взволнованное лицо.

– Угу, – она кивает, – я просто… хотела помочь…

– Осторожно! – Предупреждаю я, когда ее рука ложится на край стола и едва не задевает стоящую на краю кружку.

– Ой. – Девушка отдергивает руку. – Это… любимая кружка Харри. Она мне очень дорога. Спасибо.

Я ловлю себя на мысли, что хочу разбить эту кружку. Немедленно. Ударить о каменный пол, чтобы увидеть, как она разлетится вдребезги. Здесь все напоминает о моем отце – даже она, эта робкая девчонка, которая смотрит из-под опущенных ресниц и так отчаянно желает мне понравиться.

Что, если она тоже только притворяется? Ведь это делают все вокруг. Минуту назад я готов был поверить ей, а теперь опять тону в сомнениях.

Мы смотрим друг на друга, и я снова прокручиваю в голове наши конфликты, как кадры кинопленки: все случаи, когда я обижал ее грубыми словами и резкими фразами, когда унижал ее и доводил до слез.

Но во взгляде Марианы ни тени обиды, ни капли злости. Она не из тех девушек, которых обсуждают с друзьями в душевой, и подробностями близких отношений с которыми делятся с товарищами по команде. Она – другая.

Мое горло сжимается.

Я должен желать для нее самых изощренных наказаний, должен хотеть причинить ей боль, унизить, воспользоваться ею и тут же забыть. Но теперь… теперь я в замешательстве. Мне хочется защитить ее от всего мира. И это неправильно. Чертовски неправильно.

– Они мило смотрятся, правда? – Улыбается она, поворачиваясь к дверному проему, через который все еще можно видеть танцующих мать и Лео.

– Это ненадолго. – Сухо замечаю я.

Лео – самый приличный из всех ухажеров, которые были у моей матери. Спокойный, терпеливый, заботливый. Но до него у нее были разные мужчины – много разных мужчин. А сколько еще будет после?

– Почему? – Мариана хлопает длинными ресницами.

Она кажется искренне удивленной.

Я не дышу, глядя на нее. Мне просто больше не хочется дышать. Стены смыкаются, и эта девушка замещает собой даже воздух. Нельзя позволять ей делать это.

– Любые отношения заканчиваются, лучше вообще не начинать. – Усмехаюсь я.

И ухожу.

Нельзя ничего чувствовать. Лучше быть пустым – снаружи и изнутри. Ни привязанностей, ни злости, ни сожаления. Ничего. Пусть лучше мне будет плевать на всех вокруг. И на нее. Я не хочу Мариану. И думать о ней больше не собираюсь.

Мне все равно.

Мариана

Утром я первым делом проверяю комнату Кая. Она вновь оказывается пустой. Хвостик деловито забегает внутрь, и мне приходится войти следом.

Вещи сводного брата все еще лежат в сумке и висят на спинке стула – он не повесил в шкаф ни одной из них. Будто не собирался надолго задерживаться, или не чувствовал себя здесь уютно.

Я подбираю одну футболку с пола, вешаю на стул, затем снова снимаю ее оттуда и подношу к лицу. Вдыхаю его аромат – терпкий и слегка горьковатый, в нем тонкий шлейф парфюма перемешался с табачным дымом и потом.

И по моей коже бегут мурашки.

Я так и вижу, как мой жестокий и уверенный в себе сводный брат идет по коридору университета. Как он улыбается всем и каждому, а мне от него достаются лишь злые взгляды и колкие слова.

Я тоскую по нему.

Честно. Мучительно тоскую.

По звуку его голоса, по отголоскам шагов за стеной, по низкому, глубокому смеху. По шраму на брови, горбинке на носу, по рисункам на теле. Даже по колючему взгляду, пронизывающему насквозь – то задумчивому, то жесткому, то на удивление ласковому: как тогда, в ванной у Лернера дома.

Я не пытаюсь разгадать Кая, но мое желание прикоснуться к нему только растет. Я чувствую себя той девчонкой из сериала, которая не может сказать «нет», зная, что близость разобьет ее сердце. Чувствую себя мотыльком, летящим на огонь – знаю, что сгорю, но хочу ощутить, как это будет – больно и сладко.

Даже просто выдержать на себе его взгляд так же опасно, как провести языком по лезвию острой бритвы. И так же манит. Хочется сделать это еще раз – даже зная о том, что во рту появится привкус крови, жалящий, металлический.

Я ложусь на кровать Кая и закрываю глаза. Стискиваю в пальцах ткань его футболки и медленно веду ею от живота к груди, а затем накрываю ею лицо. И все мое тело охватывает какое-то неясное болезненное ощущение – на грани удушья и щекотки, а затем жар собирается где-то в груди и опускается ниже и ниже. Сладкая пытка. Я представляю на себе тяжесть его тела, чувствую прикосновение кончиков его пальцев, ощущаю горячее дыхание Кая на своей шее…

А затем снизу слышится хлопок двери и торопливые, тяжелые шаги.

Кто-то идет!

Наверное, это он!

Подскакиваю, отшвыриваю от себя его футболку, выбегаю из комнаты и бросаюсь в ванную – потому что до своей спальни незамеченной мне уже не добежать. Закрываюсь и прислоняюсь ухом к двери.

Шаги стихают у комнаты Кая, несколько секунд ничего не слышно, а затем раздается его голос:

– Какого черта? Кто брал мои вещи?

Я убираю волосы от лица, делаю вдох, затем выдох и выхожу. Хвостик играет на полу в коридоре с какой-то коробочкой. Что это? Наклоняюсь.

– Ты была в моей комнате? – На пороге появляется Кай.

– Нет, я… – слова застревают в горле.

Парень кажется взбешенным не на шутку.

– А кто тогда вывалил все из моей сумки? – Возмущается он. – Я опаздываю на тренировку! Где мои новые шнур… – Кай осекается, заметив коробочку в лапах у котенка. Подходит, выхватывает ее и цедит сквозь зубы: – Проследи за тем, чтобы эта блохастая тварь больше не появлялась в моей спальне!

Он скрывается