Шрифт:
Закладка:
– Так ты жалеешь, что встречалась с ним? – Спрашиваю я тихо.
– С Витькой? – Алина ложится на подушку и обнимает ее руками.
– Да.
– Нельзя ни о чем жалеть. Это был ценный опыт, и теперь я знаю, как бывает: ты любишь, ты веришь, ты смотришь на него широко открытыми глазами и не ждешь ножа в спину. Он раздевает тебя так трепетно и так робко, что ты понимаешь – для него это тоже самый важный в жизни момент. Расстегивая пуговицы на твоей одежде, он говорит тебе слова любви, и каждое новое слово – как ключик к твоему телу: ломает новые и новые преграды. Ты отдаешь себя всю, и он берет. А потом оказывается, что для него это не значило ровным счетом ни-че-го. И ты такая сидишь, смотришь, как твой мир разламывается на части, и не понимаешь, как же так вышло, что ты поверила?
– Значит, ты его любила.
– Я и сейчас постоянно ищу его взглядом в университете. – Она печально улыбается. – Сама не знаю, зачем. Наверное, отголоски прежней боли.
– Ты бы хотела все вернуть?
Алина ненадолго задумывается.
– Нет. Но я бы хотела отомстить однажды. – Алина уставляется в потолок. – Было бы справедливо, если бы однажды он узнал, каково это – чувствовать себя использованным.
Кай
Вернувшись с тренировки, бросаю одежду в коридоре и прохожу сразу на кухню. Открываю холодильник, достаю апельсиновый сок, небрежно срываю крышку и жадно припадаю губами к горлышку бутылки. Холодная жидкость больно обжигает горло и оставляет во рту кисло-сладкий привкус.
В последние дни хоккей выжимает меня буквально досуха и отбирает все последние силы, но у меня так и не получается показать все, на что я способен. Не хватает концентрации, собранности. В игре, действо которой происходит на сверх-скоростях, важно принимать решения за доли секунды. А это значит, что нужно прокрутить в голове все возможные варианты пасов еще до того, как получишь шайбу.
Необходимость думать о чем-то, кроме навязчивого влечения к сводной сестре, приводит меня в ступор, и я лажаю – раз за разом, снова и снова. Чертова Мариана засела точно заноза в моем мозгу, и свербит, мешая думать и соображать. Эти мысли и переживания заставляют терять сноровку и даже массу – из-за этого я налетел сегодня на мощного защитника, точно на противотанковый надолб, сделал крутой оборот в воздухе и мешком рухнул на лед.
Все тело до сих пор так ноет, хоть на стену не лезь.
Я убираю сок в холодильник и вдруг слышу голоса из гостиной. Медленно направляюсь туда.
– Замечательное фото. – Это голос мамы. – Ты тут такая хорошенькая.
– Это выпускной в детском саду. – Журчит голосок Марианы. – Мама почему-то решила, что зеленые банты будут шикарно смотреть с белым платьем.
– Но тебе идет.
– Вы просто очень добры ко мне!
– Я серьезно. Разве может хоть что-то испортить такую красоту?
Я приближаюсь к дверному проему, ведущему в гостиную. Они сидят вдвоем на диване спинами ко мне и листают большой старый альбом. Я замираю в пяти шагах от них и почти не дышу.
– А это первый класс. – Сводная сестра спешит скорее перевернуть страницу. – У меня было плохое зрение, поэтому приходилось носить эти страшные очки.
– Они не страшные, вполне себе милые. – Заверяет мать.
– Они ужасны, Рита.
– Нет же!
– А это уже второй класс, здесь у меня появились брекеты. А до этого почти год я носила расширитель для верхней челюсти и шепелявила. Представляете?
– Я не поняла, ты что, стесняешься?
– Вовсе нет. Или… Короче, это не лучшие мои фотографии.
– Брось!
Они смеются.
– А здесь ты такая кнопка… – Мама склоняет голову набок. – И почему же Бог не дал мне дочь? Умираю от нежности, глядя на твои косы!
– Мать с детства ни разу мне не постригала мне волосы. – Мариана проводит пальцами по снимку. – Говорит, я не разрешала. Боялась, что будет больно. Забавно: раз мне никогда не стригли волосы, я не знала, что это безболезненная процедура.
– Наверное, в школе приходилось туго? Мальчишки одолевали?
– Ох, да, – она слегка краснеет, – дергали за косы так, что в затылке трещало.
– Бедная.
– А тут мы в зоопарке. Я очень хорошо запомнила этот день потому, что мама впервые привела Харри. Он был таким заботливым и милым. – Девушка прикусывает губу, спохватившись. – Ой, вам, наверное, неприятно такое слышать…
– Что ты. – Мать перелистывает страницу и замирает, увидев снимок, на котором возле ограды зоопарка запечатлены все трое: Мариана, ее мать и мой отец. – Все уже давно прошло. – Она вздыхает, и я чувствую, как мама улыбается. – У меня было много лет для того, чтобы все обдумать и понять.
– А почему вы расстались?
Плечи матери вздрагивают.
– Я… глупой была. – Тихо говорит она. – Знаешь, я ведь не умела ничего, когда вышла замуж. С детства меня обучали лишь танцам, а тут замужество, быт, проблемы… А я еще девчонка – совсем как ты. Ни убирать, ни готовить не умела, ни управляться с ребенком. – Мать задумывается, глядя на выцветший снимок, а затем пожимает плечами. – Молодые мы были, постоянно ссорились из-за всякой ерунды. Это все моя вина, конечно – не сумела удержать Харри. – Она смотрит на Мариану с теплом, кладет ладонь на ее плечо. – Он ушел туда, где его душе было спокойнее, и я рада, что он был счастлив. Честно. Не стоит тебе об этом сейчас переживать.
Жгучая злость толкается в ребра.
Все эти годы я был всего лишь ее эмоциональным тампоном: выслушивал ядовитые речи об отце, бесчисленные жалобы, обвинения, рассказы о том, как ей было плохо, и как она страдала. А теперь что? Мать кормит эту девчонку баснями о молодости-глупости и собственной благородности? Тьфу!
– А ты? – Мать подпихивает ее локтем и лукаво оглядывает. – Как у тебя на личном фронте? Есть уже мальчик?
– Н-нет. – Отводит взгляд девушка.
– Да брось! Не может быть, чтобы у такой красавицы не было ухажеров? Наверняка, толпами за тобой ходят?
– Что вы, вовсе нет, я…
Мариана запинается, отвлеченная чьим-то жалобным мяуканьем. Оборачивается и вздрагивает, заметив меня.
