– Спасибо, дорогая! Как это мило с твоей стороны! – Положив игрушку в карман, она взяла кошку на руки – и та впервые не выпустила острые, как иглы, когти. – Знаешь что? Пожалуй, мы подержим тебя у себя, пока не уедем из Гэмпшира. Но ты все-таки не домашняя кошечка, так что в Эссекс мы тебя не возьмем. Так я решила… и мое решение не изменить!

Глава 17

«Может, ты и испорченный, но поцелуи твои великолепны».

С тех пор как Феба поразила его, прошептав на ухо эти слова, Уэстон был сам не свой: то едва не плясал от счастья, то впадал в уныние. Его бросало то в жар, то в холод, и он не знал, что с этим делать. Не раз просыпался среди ночи, не в силах снова заснуть: кровь бурлила в жилах и заставляла с нетерпением ждать утра.

Все это напоминало давние дни, когда он напивался до беспамятства и приходил в себя в какой-нибудь темной комнате, с тяжелой головой, не понимая, как здесь оказался. Сколько времени? Какой сегодня день? Где он, в конце концов? Все это были неразрешимые загадки. Уэст не помнил ничего – даже собственных пьяных забав.

Сейчас он сидел за длинным столом в кабинете с дубовыми панелями, глядя на стопки документов и бухгалтерских книг. Кабинет – компактное прямоугольное пространство с книжными полками по стенам – был одной из его любимых комнат в доме. Толстый ковер здесь заглушал звуки, в воздухе приятно пахло веленевой бумагой, пергаментом и чернилами. Дневной свет проникал в комнату через большое старинное окно, разделенное на множество квадратиков, не больше его ладони каждый.

Обычно здесь он был счастлив. Ему нравилась бухгалтерия: она помогала понимать все стороны жизни поместья, но сейчас привычный для него интерес к миру вокруг – к людям, земле, скоту, дому, погоде, даже к еде – сузился до Фебы.

Ему нужно либо касаться ее, быть как можно ближе, либо, напротив, очень, очень от нее далеко. Все промежуточные варианты – пытка. Когда он знает, что она где-то здесь, рядом, в доме или в поместье, каждая клеточка его тела ноет от желания немедленно ее найти.

Вчера утром, когда Уэстон неожиданно столкнулся с ней у речки, его охватило острое, почти болезненное счастье: на поверхности – радость, несколькими слоями глубже – боль. Там, на берегу, она была так прекрасна, так похожа на цветок, словно расцвел один из диких ирисов в зарослях у речки.

Из всех ошибок в своей жизни (а, видит бог, их было предостаточно!) самую страшную совершил он, когда ее поцеловал. От этого поцелуя не оправиться. Стоило прикрыть глаза – и он снова чувствовал ее пышные волосы у себя под ладонью, ощущал мягкость и сладость губ. И через двадцать лет его пальцы будут помнить во всех подробностях очертания ее головы, а губы – каждый поцелуй: молчаливые обещания, робкую готовность довериться. Он призывал себя к осторожности и нежности, хоть больше всего хотелось наброситься на нее диким зверем. Казалось, тело его создано лишь для того, чтобы приносить ей блаженство: губы – чтобы целовать, естество – чтобы заполнить собой.

В том, что касалось мыслей и чувств самой Фебы, Уэст не питал иллюзий, будто его страсть взаимна – во всяком случае, не в полной мере. Если в чем-то он и хорош, так это в умении оценивать степень женской заинтересованности. Он ей понравился, пожалуй, даже привлек ее внимание, но, разумеется, совсем не в той мере, в какой она привлекала его. И слава богу: у этой женщины и без того проблем хватает – незачем добавлять его в список.

– Вот последние банковские и инвестиционные отчеты, – послышался голос брата. Девон остановился перед столом и шмякнул перед Уэстом папку с документами. – Пока что советы Уинтерборна себя оправдывают, особенно в части железнодорожных акций и паев в сети универсальных магазинов. – Он отодвинул стул, сел, вытянул ноги и, разглядывая носки своих отполированных до блеска ботинок, добавил: – Единственная ложка дегтя, как обычно, поместье в Норфолке. Оно по-прежнему убыточно.

Дом и земля в Норфолке, наряду со многим другим имуществом, достались Девону вместе с титулом. К сожалению, предыдущие три графа совершенно пренебрегали поместьем, как и прочими своими делами. Большая часть плодородных полей заросли сорняками, изящный георгианский дом стоял закрытым и заброшенным.

– Там осталось лишь пять семейств арендаторов, – продолжил Девон, – и на ежегодный налог уходит больше, чем мы получаем с земли. Это поместье не входит в приорат, так что его можно продать. Или… может, у тебя на него какие-то планы?

– Какие, например? – вскинул брови Уэст.

– Ну, может, поселишься там. Дом в хорошем состоянии. Ты говорил как-то, что хотел бы устроить экспериментальное хозяйство, так вот тамошняя земля для этого подходит идеально. Можно привлечь новых арендаторов… Если хочешь этим заняться, поместье твое.

Лицо Уэста озарила улыбка. Он не переставал благодарно удивляться щедрости брата. Возможно, если бы Девон рос как привилегированный наследник, то и вел бы себя как обычная титулованная скотина, но он знал, что такое бедность, и потому не жалел ни похвал, ни наград, обильно вознаграждая брата за его вклад в процветание поместья.

– Хочешь от меня избавиться? – рассмеялся Уэстон.

– Вовсе нет, – серьезно ответил Девон. Многие годы у них не было никого ближе друг друга, и с тех пор их связь оставалась нерушимой. – Но мне подумалось, что рано или поздно тебе захочется жить в своем доме, с женой и детьми.

– Хоть ты и щедро делишься со мной своими налоговыми обязательствами… – сухо начал Уэст.

– Налоговое бремя возьму на себя я, пока ты не начнешь получать прибыль. Здесь мы наймем помощника управляющего, который будет выполнять твои обязанности, а ты вместо жалованья управляющего будешь получать процент от доходов поместья. Очевидно, твое участие все равно будет нам необходимо…

– Девон, ты вовсе не обязан мне все это…

– Я обязан тебе жизнью. В буквальном смысле. – Помолчав, Девон опять заговорил, но уже более мягким голосом: – И хочу, чтобы твоя жизнь была такой же полной, как моя. Тебе нужна семья.

Уэстон замотал головой:

– Даст бог, тот день, когда я решу жениться, настанет не скоро!

– А как насчет леди Клэр?

– Можно было бы завести с ней роман лет через пять-десять, – небрежно ответил Уэст, – когда ей наскучит следующий муж.