Шрифт:
Закладка:
Ей хотелось большего, и она приподняла бедра, пытаясь усилить ощущения, но он продолжал исследовать ее тайное местечко неторопливо и нежно. Боже, этот мужчина действительно мастер своего дела! Как постепенно, шаг за шагом, он возбуждал в ней отклик, как заставлял ее ждать в беспомощном предвкушении! Он осторожно продвигался все дальше и глубже, будто невзначай касаясь напрягшегося в ожидании бутона.
Феба содрогнулась всем телом. Стоило ему убрать палец – и ее охватил всепоглощающий голод.
– Пожалуйста… – прошептала она пересохшими губами.
Уэст смотрел на нее с довольной улыбкой: глаза его сияли расплавленной синевой. Склонив голову к ее груди, он сжал сосок губами, и несколько долгих минут лизал, посасывал и покусывал в то же время неторопливо исследуя руками ее тело. Она содрогалась, и прерывисто вздыхала, и стонала, забыв обо всем, кроме своего немыслимого наслаждения. Наконец, после всех мучительных оттяжек, он проник рукой к ней между бедрами и коснулся влажного, уязвимого входа в ее тело. Ноги Фебы напряглись, она вцепилась ему в плечи и, судорожно выдохнув, уткнулась лицом в расстегнутый ворот. Палец входил все глубже и глубже, костяшками растягивая нежную плоть, двигался внутри ее, дразнил, выходил… вот нашел какую-то особую точку, надавил – и все ее тело словно запылало огнем.
Уэст неторопливо вытащил палец и принялся ласкать шелковистые лепестки, описывать круги вокруг жаждущего бугорка. Влажный палец легко скользил по набухшей плоти, загрубевшая кожа чуть царапала, и от этого ощущения у Фебы сжимались пальцы на ногах. Все сильнее охватывало ее напряжение столь сладостное и столь нестерпимое, что она готова была на все, лишь бы дать ему выход.
– Какая же ты чувствительная! – прошептал он в ее пылающую щеку. – Может, лучше было бы… помягче, понежнее… ласкать тебя там языком? Ты не против?
Дыхание пресеклось у нее в горле.
Уэст наблюдал за ней с нескрываемым весельем в жарких синих глазах.
– О… не думаю… – умудрилась наконец выговорить она.
Он легко скользнул губами по ее губам.
– А мой девиз: «Не попробуешь – не узнаешь!»
– В жизни не слышала ничего хуже! – выдавила она с трудом.
Он лишь ухмыльнулся в ответ.
– Так гораздо интереснее жить. – И, пощекотав нежный холмик своими ловкими порочными пальцами, он прошептал: – Позволь поцеловать тебя сюда. – Поняв, что она колеблется, он потребовал: – Просто скажи «да»!
– Спасибо, нет!
В ней нарастало беспокойство, а он в ответ лишь мягко рассмеялся. Через мгновение давление между ног усилилось, и она поняла, что в нее проникли уже два пальца.
– Расслабься… ты такая нежная, такая мягкая… Феба, следующие десять тысяч ночей мне будут сниться твои прекрасные губы, чудное тело, все эти веснушки, которые превращают тебя в произведение искусства…
– Хватит меня дразнить! – выдохнула она – и тут же закусила губу, ощутив, как дерзкие пальцы вторгаются в нее и заполняют собой, а тело охотно подчиняется их натиску.
– Тебе нужно доказательство моей искренности? – И он прижался к ее бедру своей возбужденной плотью. – Чувствуешь? Вот что делает со мной одна мысль о тебе!
Да у него ни стыда ни совести! Хвастается своим… своим органом так, словно больше нечем гордиться! Хотя нельзя не признать, орган у него и вправду… впечатляющий. Совсем недолго Феба боролась с неодолимым любопытством – а затем скользнула рукой вниз, желая проверить свои ощущения. Погладив ладонью невероятно крупное, мощное и твердое как камень мужское естество, она часто-часто заморгала и выдохнула еле слышно:
– Боже правый!
И быстро убрала руку, а он улыбнулся в ее раскрасневшееся лицо и прошептал:
– Поцелуй меня, так, словно мы с тобой в постели и у нас целая ночь впереди. – Его пальцы скользнули глубже. – Поцелуй так, словно я в тебе.
Феба слепо повиновалась, чувствуя, как во всем теле порхают бабочки. Он ласкал ее и дразнил, то глубоко вводя пальцы внутрь, то полностью вынимая и играя с влажными кудряшками, то лаская набухший бугорок. Другая рука гладила грудь, теребила соски. Поразительно, сколько он знал о ее теле: безошибочно угадывал, какие места особенно чувствительны, и прикасался именно к ним, какие ритмы сильнее всего ее возбуждают.
Никогда еще ее не наполняли столь острые ощущения, казалось, каждый нерв раскалился докрасна. Но всякий раз, стоило ее возбуждению дойти до предела, он останавливался, заставлял ее подождать, пока утихнет жар, а затем начинал снова. Она дрожала от жажды разрядки, но он не прислушивался к ее мольбам и протестам – и никуда не спешил. Его пальцы нежно заполняли ее, а другой рукой он ласкал ее пещерку: гладил, рисовал круги, надавливал на бугорок. Интимные мышцы то сжимались, то расслаблялись, вызывая невероятные ощущения. Она металась, стонала, хрипела, билась под ним, и на этот раз Уэст решил не останавливаться – довел ее до предела и повел дальше, к сияющим высотам. Глаза заволокло туманом, мышцы судорожно сокращались. Феба вскрикнула, но он заглушил ее крик поцелуем, таким долгим, таким жарким, как ей и хотелось, и при этом не переставал ласкать и дразнить, пока содрогания ее тела не перешли в тихую дрожь, а дрожь – в легкий трепет наслаждения. Очень медленно он вынул из нее свои длинные, опытные пальцы, а потом прижал ее к себе, ожидая, когда придет в себя и восстановится дыхание.
С трудом пробираясь сквозь путаницу мыслей, Феба спрашивала себя, что же произойдет дальше. Лежа с ним в обнимку, она чувствовала, что Уэст по-прежнему возбужден. Захочет ли он разрядки? Что и как ей сделать для него? Боже, в голове у нее какой-то розовый туман, а тело сейчас неповоротливее мешка с солью! Мучительно стыдно за то, чем они только что занимались, и в то же время она благодарна ему до слез. Никогда ей не было так хорошо, как сейчас, в его объятиях – в тепле и в безопасности.
Уэст осторожно потянулся к ее платью и принялся приводить в порядок, умело затягивая шнуровку и застегивая пуговицы. А она могла лишь лежать, словно сломанная кукла, страшась возвращения в реальность.
Он помог ей сесть, а когда опять заговорил, его голос звучал сухо и насмешливо:
– Так что ты говорила
