Русские рейтары, соответственно своим западным аналогам, представляли собою передвижные крепости: бронированные и оснащенные изрядной огневой мощью. Драгуны, как и конные стрельцы, использовали коней в основном для передвижения, предпочитая (за редкими исключениями вроде действий под командой Г.И. Косагова) сражаться в пешем строю. Гусарам и казакам даже регулярных Ахтырского и Сумского полков недоставало строевой выучки для боя с крымскими всадниками – лучшими наездниками Европы.

Последний факт никогда прямо не признавался, и многочисленные победы Крымской орды объяснялись с помощью безудержного преувеличения ее численности. Автор «Скифской истории», не упуская возможности описать «непростой смысл» воинских хитростей «таврицких народов» еще со времен Публия Овидия Назона, особенно отмечает изумительную мобильность крымской кавалерии и «дивный некий порядок» легковооруженных всадников «во устроении бранном».

Нет сомнений, что и князь Голицын понимал, какая великолепная дисциплина скрывается за вполне дикарским обличием разномастно вооруженных, оборванных и ужасно грязных крымских татар, действующих в бою «вси купно», как один человек, по малейшему «помованию руки» своих «воевод или начальников всего воинства знаменито искусных». Мало того, воспитанное с детства виртуозное владение луком при атаке и отступлении давало воинам Крымского хана в маневренном бою дополнительное преимущество над войсками с медленно перезаряжаемым огнестрельным оружием[360].

Европейская тактика полевых действий, которую использовала в 1670–80‑х гг. русская армия, подразумевала обязательность сложных построений для прикрытия мушкетеров пикинерами от прямой атаки противника, особенно кавалерийской. «Испанские бригады», затем более модные «шведские бригады» как тактические формы предлагали для этой цели в XVII в. образование войсками разнообразных геометрических фигур, самой простой из которых был ромб.

Идея разделения стрельбы и защиты простиралась и на кавалерию, для чего полку русских рейтар придавалась рота копейщиков, а часть драгун, вместо карабинов, вооружалась полупиками. Русская смекалка издавна дополняла оборону стрелков переносными «рогатками»; стрелецкие бердыши до изобретения багинета наиболее удачно сочетали в себе свойства мушкетных сошек и длинного холодного оружия. Одного не позволяла военная наука: перемещать войска на сколько-нибудь значительное расстояние даже по слабопересеченной местности под угрозой атаки неприятеля. Боевой строй абсолютно не годился для похода, а двигаться по Дикому полю вне строя было невозможно, когда ордынцы осуществляли постоянные налеты на регулярные полки.

Если бы историки предположили, что главнокомандующий Голицын был знаком с основами полковождения хоть к началу Крымского похода (1687), то «непорядное и кривое шествие» войск, так и не приведшее к соприкосновению главной армии с неприятелем, не ставилось бы столь легко в упрек Самойловичу (обвиненному правительством регентства) или самому канцлеру (осужденному правительством Нарышкиных).

Обращает на себя внимание, сколь тщательно князь Василий Васильевич обеспечил в этом будто бы сумбурном походе свои фланги активными действиями вспомогательных армий на Днепре и на Дону, сколь медленно и осмотрительно двигался он в степь и как поспешно отступил, убедившись в том, что регулярные войска не выносят тягот похода. Но главное мероприятие кампании 1687 г. осталось незамеченным: скрытые дымом степных пожаров и тучами пыли от передвижений армии земляные работы начались на заранее выбранных местах по рекам Самаре, Орлу и Воронежу.

Строительство деревоземляных фортов, вооруженных мощной артиллерией, поперек древних ордынских шляхов на Русь, в 1688 г. было главной задачей действующей армии (лишь отдельными корпусами выполнявшей союзнический долг, удерживая татар от соединения с турками), а продолжалось оно до самого падения правительства регентства[361]. Строительство это было должным образом оценено русскими и иностранными современниками; кое-кто посчитал даже, что крепости едва не достигли границ Крыма.

Летописцы и авторы записок особенно выделяют крепость Новобогородск, которую строил, как подчеркивает И.А. Желябужский, видный соратник Голицына боярин Л.Р. Неплюев. «196 (1688) году, – торжественно сообщает Беляевский летописец, – по указу великих государей на крымской степи на реке Самаре на татарской нужной Переколи состроиша град крепкий и назваша и Новобогородским, а соборная церковь в нем Живоносный источник. И наполниша его ратными людьми, снарядом и всякими запасы»[362].

Именно Новобогородская крепость стал главной базой Крымского похода 1689 г., в который выступили уже по-новому вооруженные и обученные войска. Голицын сделал единственно возможный вывод из ситуации, когда более сильная армия не могла атаковать неуловимого противника: техническое превосходство России было реализовано во всестороннем повышении огневой мощи, достаточной для удержания крымской кавалерии на расстоянии.

Как обычно, основной упор россияне сделали на пушки. Во II Крымском походе артиллерия была широко использована в боевых порядках батальонов и конных рот. Потребности огромной армии были обеспечены массовым выпуском уже опробованных ранее облегченных литых медных и чугунных пушек унифицированных калибров на специальных, более подвижных лафетах. Массирование огня гарантировал Пушкарский полк, хорошо проявивший себя в 1677 г. и воссозданный Голицыным в 1687 г.

Помимо обычных гладкоствольных орудий в войска поступили первые партии нарезных пушек, позволявших вести особо дальнюю и точную стрельбу без увеличения калибра. Скорострельность повышали казнозарядные установки, а эффективность огня усиливали запущенные в массовое производство артиллерийские гранаты. Производство пехотных гранат, начатое еще в 1667 г., было поставлено на поток после успешных испытаний в сражениях 1677–1678 гг. Гренадеры Голицына получили десятки тысяч ручных гранат и бомб для легких гранатометов, с какими обыкновенно изображают преображенцев Петра I.

Наиболее массовое оружие – мушкет – было оснащено ударным кремневым замком классической отечественной конструкции: фитильные, колесцовые и прочие замки были отвергнуты. Очень широко, особенно в кавалерии, применялись укороченные мушкеты на подвесе через плечо – карабины. Наконец, II Крымский поход стал первым серьезным испытанием русской «винтовки» (термин документов), поступившей в лучшие подразделения стрелецких и солдатских полков[363].

Однако гарантии, что воины защитят себя огнем, никто дать не мог. Солдаты Голицына наряду с мушкетом и саблей брали в поход полупики; часть их была перевооружена бердышами по стрелецкому образцу. Подобно римским легионерам, русские пехотинцы несли с собой рогатки и везли в обозе «походные надолбы», которыми были приучены ограждаться прямо в бою.

Действительно смелое решение «дворового воеводы», ломающее общепризнанные тактические каноны, состояло в приказе двигаться в виду неприятеля двумя походными колоннами, с обозами в середине, без подобающих перестроений для отражения атак. Голицын оказался прав – и победил, хотя победа главнокомандующего стала крахом для канцлера.

На этот раз Крымское ханство ощутило реальную угрозу того, что Дикое поле перестает служить ему надежным щитом. Россияне благодаря организационным способностям Голицына преодолели традицию долгих сборов и выступили весной, по зеленой степи. Путь их до Крыма от Новобогородской крепости был вдвое короче, чем от Киева.

Крымские татары, не считавшие позором бегство, позволяющее избежать потерь, теперь вынуждены были защищать