не облегчали боли имперской армии, страдающей и от врага, и от безденежья. В сумме это были аргументы, заставившие имперских дипломатов принять во внимание позицию канцлера Голицына, представлявшего страну, которая в одиночку сдерживала турок 8 лет.

С 1684 г. энергичный обмен посольствами между Москвой и Веной преследовал одну главную цель: отыскание способов преодолеть нежелание польской стороны юридически признать существующую de facto государственную границу. Попутно стороны обязались противодействовать усилению королевской власти и поддерживать шляхетскую республику – как гарантию перманентной польской анархии. Голицын даже допустил в страну иезуитов и лично вел переговоры с неофициальным представителем Папы Иннокентия XI, чтобы имперская и папская дипломатия соединенными усилиями склоняли Речь Посполитую к желанному Вечному миру.

Немало документов свидетельствует о пристальном внимании, с которым российское правительство следило за попытками Речи Посполитой уклониться от соглашения с Россией и даже предать Священную лигу. В 1684–1685 гг. Ян Собеский искал союзников в Молдавии, Валахии, Персии и Египте, а главное – в Крыму. На столе В.В. Голицына находились одновременно официальные предложения короля о действиях против Крыма и агентурные донесения (нередко с копиями документов) о настойчивых усилиях поляков добиться нападения Крыма на Россию.

Правительство регентства позаботилось, чтобы Крым и при новой власти[357] уважительно относился к силе северного соседа. Благодаря этому Яна Собеского ждал полный афронт. В 1684 г. ханство затянуло переговоры, способствовав неудаче поляков под Каменцом, а в 1685 г., после сокрушительного поражения королевских войск в Молдавии, отмежевалось от сепаратных переговоров с поляками, предложив себя в посредники для облегчения условий их капитуляции перед Турцией.

Россия, между тем, заставила турок признать первую редакцию Бахчисарайского договора и отказаться от внесенных при его ратификации односторонних изменений, касающихся крепостей на Днепре. Этот успех гарантировался лишь невозможностью для турок отвлекать свои силы с запада. Но получалось, что поляки, не говоря уже об австрийцах, сражаются в интересах России. Причем не столько сражаются, столько бывают сражаемы.

Сопротивление реваншистски настроенной шляхты нормализации польско-русских отношений становилось немыслимым. Уже в 1685 г. сейм заявил о необходимости великого посольства в Москву для заключения Вечного мира и расширения Священной лиги. Ян Собеский задержал его отправление до начала 1686 г., добившись только того, что литовский великий канцлер Марциан Огинский сепаратно вступил в секретные переговоры с канцлером Голицыным. В итоге великое посольство в Москву возглавили сторонник короля (с проавстрийской ориентацией) Кшиштоф Гжимултовский, воевода познанский, и настроенный против короля Огинский. Однако и к Гжимултовскому, по польской традиции, Яну Собескому не следовало поворачиваться спиной, не надев под камзол кольчуги.

Шестинедельные переговоры в Москве о заключении Вечного мира[358] оказали огромное влияние на понимание Лызловым сути прочных международных соглашений. В.В. Голицын принципиально исходил из того, что договор об объединении усилий должен быть взаимовыгодным. Уже в самом начале посольских съездов канцлер предложил целый ряд уступок, среди которых главной была гарантия возвращения Польше Правобережья (только без Киева): ведь в противном случае, даже отвоевав его у Турции, поляки столкнулись бы с Россией![359]

Вечный мир стал образцом честного взаимовыгодного договора, на котором мог строиться реальный союз соседних славянских государств. Это не значит, что Голицын вовсе отвергал столь чтимое дипломатами надувательство: например, тактически выгодного мира со Швецией он добился, создав фиктивную угрозу русско-франко-датско-бранденбургского антишведского союза и организовав «утечку информации» прямо в руки хорошо заплатившего за нее шведского резидента.

Но со Швецией надо было избежать войны, причем ущерба ей маленькая хитрость не нанесла, напротив, помогла сохранить мир. А от Священной лиги требовалось единство: явление в международных отношениях редкое и хрупкое, требующее самого внимательного и бережного отношения при постоянной готовности спрыгнуть с повозки, коли она, паче чаяния, полетит под откос. «Нерешительность» Голицына, которой столь часто попрекали канцлера историки, была всего лишь мудростью государственного деятеля, не позволившего союзникам одеть на Россию хомут и оставить в одиночку биться с неприятелем, как умудрились допустить решительный А.С. Матвеев в начале русско-турецкой и непреклонный Петр I – в начале Северной войны.

Опасное средство политики

В «Скифской истории» читатель найдет множество примеров не только развала и горестного поражения христианских коалиций, но также истории, мораль которых состоит в том, что войну вообще не следовало начинать, что соблюдение мирного договора, даже с басурманами, временами значительно лучше, чем нарушение оного с наилучшими намерениями. В этой морали легко увидеть отголосок разочарования двумя русско-турецкими войнами, в особенности Крымскими походами, предпринятыми Россией в нарушение Бахчисарайского мира. Но вернее все же поверить самому Лызлову, считавшему победу над «скифами» необходимой и возможной уже «во дни наша», и оценивать его предупреждения об опасности войны как средства политики исходя из реального опыта, полученного историком во время службы при канцлере и генералиссимусе В.В. Голицыне.

Три фактора испокон веков обеспечивали военный успех «скифов» и в особенности интересующих Лызлова турок: твердое единовластие – против внутренних распрей в государствах земледельцев и их неспособности объединяться в прочный союз; организованность и мобильность воинства, позволяющие сосредоточить силы на решающем направлении; мощь армии, дающая превосходство над неприятелем не только за счет численности, но благодаря выучке и вооружению, в частности турецкой артиллерии (хотя должное отдается тяжелой кавалерии, регулярной пехоте, инженерным войскам и флоту).

Все эти условия, казалось, были обеспечены правительством регентства в ходе подготовки и проведения Крымских походов, начиная с первого: единовластия. Со времен Московского восстания 1682 г. князь В.В. Голицын возглавил Посольский и важные военные приказы (кроме подотчетных ему через дьяков Разрядного и Стрелецкого): Иноземный (ведавший солдатами), Рейтарский и Пушкарский – призванные обеспечить усовершенствование регулярной армии. Канцлер, титуловавшийся «царственные большие печати и государственных великих посольских дел оберегателем», одновременно являлся «дворовым воеводой» – главнокомандующим всех вооруженных сил. В отношениях с членами Священной лиги он фактически единолично представлял Россию. Ему же Боярская дума с удивительным единодушием предоставила полную власть над действующей армией в кампаниях 1687–1689 гг.

Князь получил возможность использовать все силы государства для решения главной проблемы военных действий против Крымского ханства, проблемы, стоявшей перед всеми регулярными армиями, выступавшими против «скифов» со времен Ксеркса и Александра Македонского. Мобильность вражеской кавалерии на огромных пространствах означала для более тяжелых войск, во‑первых, действия в окружении, во‑вторых – при невозможности передвигаться, если противник достаточно активен.

Истории гибели великих армий в подобных условиях (персов от рук массагетов, римлян Красса от парфян и т. п.) была хорошо известна читающим россиянам по оригинальной и переводной исторической литературе. Но даже неграмотному приходилось осознавать трудности Крымского похода, памятуя о свежем опыте поражений Яна Собеского: слава богу, не столь катастрофических. А ведь