Он слегка поклонился старухе. Она наклонила в ответ голову, отвернулась и ушла в дом.

«Сука ватная! Терррористка-сепаратистка! Да пошла ты!»

Старик довёл Павла до автобусной остановки. Посадил в подошедший автобус, полный народу. Павлу уступили сидячее место. Старик помахал рукой на прощание.

– Больше не попадайся! – напутствовал он парня.

Автобус тронулся. Павел закрыл глаза. Он представил себе лицо старухи и тихо засмеялся.

Когда Григорий Александрович вернулся в дом, он застал жену в комнате. Она держала в руках полированную шкатулку и смотрела внутрь. Григорий Александрович подошёл и тоже посмотрел. Шкатулка была пуста.

– Ты мои серьги не брал? – спросила она.

Серьги, прежде лежавшие в шкатулке, были золотыми, с красными рубиновыми камнями. Серьги были семейной ценностью, их носила мать Ульяны Алексеевны, а матери они достались от её матери.

– Не брал, – отвечал Григорий Александрович. – Вот пащенок! Знал бы, шкатулку бы спрятал. Я тебе новые серьги куплю. После войны.

И он привлёк жену к себе.

В городе Павло пересел в огромный двухэтажный автобус, идущий до Киева. Устроившись поудобнее в кресле, он вынул из внутреннего кармана пиджака золотые серьги с рубинами, любовался ими, держа на ладони, и думал о том, как обрадуется подарку мать. К чему такие роскошные серьги старухе?! Отжила своё! Быдло донбасское!

Налюбовавшись блеском золота, он спрятал серьги в карман и заснул. Он спал крепким сном и снов не видел.

7 декабря 2016 года

Горловка

Террористка баба Нина

Баба Нина открыла глаза и прислушалась. Был предрассветный час, ещё темно и тихо. Она не понимала, что её разбудило. Наверное, тишина и разбудила, подумала она. Весь вечер и всю ночь над селом, где она жила, с украинской стороны, свистя, проносились снаряды, падая на близлежащий город, на северо-западе гремела канонада. Иногда снаряды падали и на село, и тогда, если на месте падения снаряда оказывался дом, то он рушился, и занимался пожар. Тихо бывало только по утрам, когда украинские артиллеристы отдыхали после ночных «трудов». А где-то с 12.00, выспавшись и наевшись каши с мясом, они принимались за своё чёрное дело.

Жители села за полтора года войны отвыкли от тишины. Они привыкли засыпать в сырых подвалах своих домов под грохот танковых, гаубичных и «Градовых» выстрелов, доносившихся с улиц. Тишина казалась им неестественной и подозрительной. В тишине зрела будущая канонада. Тишина была чревата ужасом и смертью. А канонада стала привычной и будничной. Под неё занимались днём хозяйственными и прочими делами и привычно, на слух, определяли, где упало, далеко или близко. Если близко, то на всякий случай прятались в подвалы, пока снова не начинало падать далеко.

Баба Нина тоже не доверяла тишине. В тишине она спала вполуха и всегда была настороже, часто просыпаясь и прислушиваясь. В подвал своего дома старушка никогда не спускалась; он и оборудован-то для житья не был. Впрочем, а какой и у кого был? До войны никому бы и в голову не пришло оборудовать подвал своего дома в подобие жилого помещения. В подвалах хранили банки с закрутками. Банки с закрутками отлично себя чувствовали в темноте и прохладе. Спускали в подвалы всяческий хлам, старую сломанную мебель например. Выбросить жалко, починить руки не доходят, и пусть лежит, а вдруг когда-нибудь дойдут руки-то.

А вот пришло лихое время, и пришлось людям спускаться в свои подвалы, проводить в них электричество, а и то зря старались, потому что украинская артиллерия специально била по подстанциям, чтобы лишить жителей городов и сёл освещения, отопления и информации. Ставшие бесполезными электрические лампочки впоследствии пришлось заменять старомодными, но надёжными керосиновыми лампами, а у кого керосиновых ламп не было, то допотопными свечами, спасавшими человечество от тьмы на протяжении тысячелетий. Пришлось спускать в подвалы раскладушки и кухонные столы, мастерить топчаны или нары, прибивать дополнительные полки для всякой всячины, необходимой в хозяйстве: кастрюль, сковородок, посуды, одежды, детских игрушек и книг.

Да, в подвал баба Нина не спускалась, хотя подвал в её доме был. Она боялась не столько подвала, сколько крутой деревянной лестницы, по которой нужно было туда спускаться. Ступенек было девять, они полусгнили, заменить их было некому, и, подломись одна из них, можно было сломать себе не только ногу, но и шею. Поэтому подвал как средство защиты и спасения от обстрелов баба Нина отвергла раз и навсегда. Она спала в доме. Или в летней кухне, если позволяли сезон и погода. Теперь, правда, у неё не было ни дома, ни подвала. Его завалило кирпичами и досками.

Баба Нина опустила голову на старые тряпки, свёрнутые валиком, заменявшие ей подушку. Но тотчас услышала то, что её разбудило: писк! Не мышиный писк и не крысиный! Это был плач новорождённого котёнка. Крысы и мыши давно не досаждали бабе Нине. Никакая уважающая себя крыса или мышь не пойдет туда, где нечем поживиться. А поживиться у старушки было нечем.

Баба Нина осторожно опустила ноги в шерстяных носках на пол и сразу попала в старые калоши, заменявшие ей домашние тапочки.

Она встала, вздула свечу и осмотрела углы жилища, в котором обитала последнюю неделю. Свет свечи выхватывал то выбеленную известью печурку, на плите которой стояли две помятые кастрюли, то окошко, заколоченное изнутри досками, то угол, заваленный тряпьём, то ложе, на котором спала старушка, – древнюю раскладушку, застеленную не менее древним ватным матрацем и красным ватным одеялом.

Баба Нина сделала шаг к тряпью, сваленному в углу. Да, так и есть! Это была соседская кошка Машка, пробравшаяся в её лачугу, улёгшаяся на тряпьё и теперь занимавшаяся трудным и ответственным делом – она рожала. Один котёнок уже ползал возле брюха матери, тыкался в него носиком, но вскоре зачмокал и заработал лапками. Баба Нина стояла и умилялась, глядя на роженицу.

«Что ж, – думала она, – значит, Бог послал! Будем жить вместе».

Баба Нина вернулась на своё ложе и прилегла, ожидая рассвет. Кошка пришла к ней в её бедную лачугу, потому что ей некуда было больше идти. Дом по соседству, в котором обитала Машка с хозяевами, был разрушен двумя снарядами, влетевшими в крышу. Два других снаряда влетели в крышу дома бабы Нины. Хозяева соседского дома во время обстрела, сгубившего их дом, сидели в подвале и едва успели выскочить, когда занялся пожар. Когда дом сгорел, они собрали, что уцелело в летней кухне, а уцелело немногое, и уехали. А о Машке забыли. Или не забыли. Им было не до Машки.

А баба Нина