есть деньги — а есть гордость, и, если у тебя хватает первого, начинаешь думать о втором.

Вот только теперь денег ему не хватало, так что чертям собачьим пришлось остаться без компании.

— Почему ты выбрала именно меня? — полюбопытствовал Макс, впервые приехав на объект.

— Потому что ты — лучший художник, которого я знаю, нет? — усмехнулась Женя.

— Нет. Не поэтому.

— Ну тогда прими ту причину, которую дали. О настоящих причинах скромные девочки вслух не говорят.

Но «скромной девочке» и не нужно было говорить вслух, она ему с первого взгляда дала понять правду. Платье, в котором она встречала его, было настолько коротким, что уступило бы иной майке. Жене ведь было что показать: фигура у нее была идеальной. Не модельной, а женственной, с плавными изгибами, чуть подтянутой, но в меру. И кожа идеальная — фарфоровая, без единого пятнышка. И кудри буйные, медные. И глаза зеленые, как трава в мае — до того, как солнце испортит ее желтизной.

Женя могла напялить на себя мешок из-под картошки и все равно остаться красивой. Поэтому идеальное тело и фарфоровую кожу она показывала редко и скупо, она сделала это привилегией. В прошлый раз, когда они с Максом встречались, она была затянута в черное от шеи до пят. Теперь же ему казалось, что он попал в первую сцену какого-нибудь дорогого, отлично снятого и все же банального порнофильма.

Сейчас она смотрела на него без слов, взгляд был манящим и как будто горячим, как переливы последнего огня по углям. Макс не поддался. Он забрал из машины сумку и прошел мимо Жени в дом.

Она поняла его так же легко, как он — ее. Иначе и быть не могло: Женя была до Эвелины, чуть-чуть — во время Эвелины, и он не сомневался, что будет она и после. Но не прямо сейчас, хотя, надо признать, ее красота все еще действовала на него, особенно после затянувшегося одиночества. По сути, сегодня она сделала ему два предложения, и то, что связано с работой, он принял, а вот насчет второго сомневался.

— Я слышала о твоем сыне, — сказала она, оставаясь у него за спиной. — Я тебе очень сочувствую, Макс…

— Давай не будем, — прервал он.

Думать о сыне было все еще больно. Макс не знал, будет ли когда-нибудь иначе. Нынешний опыт показывал, что время ни хрена не лечит.

Женя настаивать не стала, она никогда не рвалась лезть в душу, тела интересовали ее куда больше.

— Нужно будет расписать восемь залов, ты видел в моем сообщении, — сказала она. — Оплата очень хорошая, я тебе выбила больше, чем обычно платят, раза в два!

— Молодец.

— Свинья ты все-таки, Сотов!

— Свинья, — легко согласился Макс. — А ты — молодец. В этом балансе и будем существовать.

— Повезло тебе, что я не обидчивая, — хмыкнула Женя. — Оплату можно получить сразу, а можно — частями, по мере готовности.

— Частями давай, мне бабки нужны.

— Серьезно, что ли?

Она была искренне удивлена, и это лишний раз доказывало Максу, что она ничего не знала о его проблемах.

— Бывает и так.

— И на что ж тебе вдруг бабки понадобились? Сказал бы раньше, я в любой момент халтурку подогнать могу!

— Не нужны мне твои халтурки, просто плати вовремя, если есть такая возможность.

Он уже нашел в Даркнете человека, который знал, откуда взялся замгарин. Вопрос стоял лишь за ценой, и цена эта была немаленькой. Но если договориться платить частями… может получиться. Или, как вариант, кредит взять, а потом уже с гонораров отдавать. Все это Макс продумывал просто как детали, ему важна была лишь его цель.

Может, поэтому он и не обратил внимания на Женю, как бы она ни вилась вокруг него. Она обиделась, но не сдалась. На следующий день она снова была рядом, просто сменила платье на топ и шортики. Шортики были такими короткими и натянуты оказались так высоко, что Жене любой гинеколог дал бы по лбу. Но вряд ли ее это остановило бы, она всегда умела добиваться своего.

Это вовсе не означало, что у нее должно было получиться. В упрямстве она никогда не могла его превзойти. Они оба уже усвоили: если Макс чего-то не хочет делать, она его никак не заставит, никаким пряником, а кнута против него и не было никогда.

Вот только он все-таки склонялся к мысли, что хочет. Макс старался занять все время работой, но в какой-то момент даже у него заканчивались силы и вдохновение, приходилось отправляться в постель хоть на пару часов. А там было холодно — и там ждали сны. Злые и изматывающие. Протянутые к нему детские руки, болезненно худые, бледные, в кровавых трещинах. Эвелина, которую он, Макс, убивает снова и снова. Франик, живой, но не прежний, не такой, каким он был перед смертью, а уже изменившийся — лысый, серовато-бледный, с нездорово блестящими глазами.

Макс понимал, что это плохо. Настолько, что любой мало-мальски адекватный психолог сразу же поместил бы его на лечение в больницу, даже без подкупа со стороны «Белого света». Нужно было срочно переключиться, и приятный способ Макс знал только один.

Поэтому, когда Женя в очередной раз промаршировала мимо него в полупрозрачном сарафане, он решил, что сдерживаться уже хватит. Он не сказал ей ни слова, просто подхватил на руки — силы ему было не занимать. Женя ойкнула от неожиданности, но когда поняла, что происходит, только засмеялась. И, оказавшись на широком подоконнике, у самого окна, она не упрекнула его, как упрекнула бы Эвелина, не стала выкручиваться. Она знала, что рядом сейчас никого нет. Она смотрела ему в глаза, голая, наглая. Победившая, даже оказавшись под ним. Хищно вогнавшая когти ему в спину, когда он оказался в ней. Весенняя кошка да и только — даже ранней осенью.

Макс не был задет, он был не против проиграть вот так. Он вообще уже не задумывался, ему хотелось чувствовать, и он чувствовал. Горел, как раньше, до всего этого, как только с ней — с Эвелиной не получилось бы, да и с многими другими, которые были после нее и до нее. Самое забавное тут то, что он даже о ней не думал. Она была больше, чем телом, она была способом, решением, стихией, надежным путем от всего. Но вот как человек она при этом не воспринималась… Она была бы не рада это услышать. Никто и не собирался ей говорить.

Когда Макс опомнился, они были не в том зале, где все