По пути к часовне я здороваюсь с Арелом – сегодня он всерьез взялся за сорняки – срываю несколько колокольчиков с разросшейся клумбы и кладу их на алтарь возле статуй. За прошедшие годы мои взаимоотношения с Ирсой и Ярсом претерпевали разные изменения. И все же мне до сих пор кажется, что иногда они тенью мелькают рядом. Присматриваются ко мне. Ощупывают опутавшее меня проклятье. Могли бы они снять его? Уверен, что да. Человек ничто против богов. Да только к чему богам вмешиваться в людские дела? Если только из любопытства, в сострадание я давно перестал верить. Но я продолжаю, пусть нечасто, приносить на алтарь цветы. Именно потому, что я понял, что я всего лишь человек, когда-то заигравшийся и проигравший. Я прошу Ирсу и Ярса даровать спокойное посмертие, перечисляя имена в давно заученном порядке:

– Марел

– Хелена

– Сониа

– Поль

– Олех

– Азария

– Селис.

Пусть в садах богов они с Азарией ходят, взяв друг друга за руку.

Я прислоняюсь спиной к стене и открываю письмо. Мне понадобилось почти десять лет, чтобы по долгой, долгой цепочке переписок, знакомств, вранья и подкупа выйти на этого мистика из далекой Сернии. Но он – наконец-то! – подтвердил ту крупицу надежды, которую я нащупал эти десять лет назад. Безумная догадка, пришедшая ко мне во сне. В конверт вложены несколько тонких листов. Переписанный от руки текст на древнемейском и перевод. Я пробегаюсь по строчкам взглядом. Магические потоки, перекрест силы с эмоциями, родовой переход… вникну потом. Мне предстоит еще долгий путь, найти нужного человека и надеяться, что он вообще жив. Но теперь круг поисков сужается, территория поиска – тоже. У меня появилась настоящая надежда, хотя привкус ее почему-то отдает горечью.

Я прячу конверт и возвращаюсь к дому, как раз вовремя, чтобы увидеть, как по дорожке бежит запыхавшаяся Исабель. Она смущенно признается, что проспала, а я не злюсь, совсем не злюсь. Куда она может опоздать, в конце концов? К каким таким важным делам?

– К тебе, – отвечает Исабель так просто, что у меня перехватывает дыхание. Повисшую между нами паузу разрубает Ханна. Она отчитывает Арела за то, что тот так и не добрался до грядок, на которых она – оказывается! – высадила какие-то там пряные травы и те так поросли сорняками, уж не разобрать, где что. Арел беззлобно огрызается, мне кажется, его забавляет эта легкая перепалка. Потом Ханна забирает Исабель в дом. Пришло время проветрить все комнаты, вытряхнуть покрывала, смахнуть пыль, поменять мешочки с травами, которые защищают белье и одежду от моли. Вытрясти половички, подмести ковры, в общем, видно, что сегодня Ханна полна кипучей энергии. Я присоединяюсь к уборке. Прошли те времена, когда я со скучающим видом и бутылкой уходил в разрушенное крыло, опасно карабкаясь по камням и ругая наглых, привлеченных блеском стекла ворон.

Исабель сначала удивляется, а потом, улыбнувшись, говорит:

– Нет ведь ничего дурного в том, чтобы заботиться о том, что любишь.

И я улыбаюсь в ответ: ты верно понимаешь, Исабель. Именно так. Дело даже не в том, что смешно продолжать изображать из себя господина, владыку нескольких слуг и тихо, но неумолимо ветшающего поместья. Мне нравится ухаживать за Лозой. Нравится, что хоть что-то все еще мне подконтрольно, зависит от меня.

К тому моменту, когда мы, уставшие и выбившиеся из сил, заканчиваем уборку, собираются тучи. Небо тяжелеет, наливается темно-синим, темнота понемногу сгущается вокруг нас. Исабель начинает нервничать. Я вспоминаю, что она говорила, что не любит грозу и велю ей и Ханне быстрее собираться по домам. Гроза может затянуться на всю ночь, а предлагать Исабель остаться под бдительным оком Ханны я не решаюсь. Нет, не потому что меня это смущает. А потому, что это может смутить Ханну и поставить в неловкое положение Исабель. Она и так проводит со мной и Ленно в одном доме слишком много времени без «пригляда». Годы назад я бы получил наслаждение, поставив Исабель в двусмысленное положение. Я бы наблюдал за ее реакцией, расширятся ли ее зрачки, если я подойду неприлично близко, участится ли дыхание, будет ли она следить за мной глазами, входя в комнату, кидать взгляд из-под опущенных ресниц. Никто никогда не посмел бы обвинить меня в том, что я кого-то принуждаю, заставляю или обманываю. Только взаимность, только предельная честность, аккуратность и никаких проблем – кому нужны проблемы? Насмешка судьбы: как только я сделал шаг в сторону от своего выверенного спокойствия и прагматизма – так я сразу и поплатился за это…

Поднимается ветер, небо все темнеет, но сквозь облака вдруг пробиваются лучи солнца. Отлично, значит есть время дойти до Малой Долины до того, как хлынет дождь. Ханну ждет муж, нетерпеливо топчась возле ворот, я смотрю на него, прячась за высоким кустом. Мрачный, рано облысевший, широкий что дубовый шкаф, и верный жене, как собака. Возвращаюсь в дом. Ханна торопится, зовет Исабель, а Исабель безуспешно ищет платок, в котором пришла. Похолодало так, что тонкую рубаху под платьем продует насквозь. Я машу Ханне, мол, беги уже, муж заждался. Нахожу платок на кухне, упавшим под стол. Солнечные лучи пропадают, ветер становится сильнее и Исабель в быстро сгустившихся тенях выглядит болезненно-бледной. День действительно выдался хлопотным и хорошо, что у Исабель будет больше времени на отдых. Ловлю себя на мысли, что Мелеха я держал бы до последнего, пока на землю совсем не опустится вечер. Но последние несколько дней я не чувствую этой сосущей, мучительной тоски, оставаясь один на один со своими мыслями. Мне не страшно отпускать, ведь я знаю, что утром Исабель вернется и я опять буду угадывать, в каких водах воображения она плескалась по пути в Лозу.

Мы прощаемся, Исабель открывает заднюю дверь кухни, в нее без смущения вбегает кошачье семейство и быстро юркает за буфет. Я качаю головой, закрываю дверь и иду в библиотеку: зажечь свечи и плеснуть себе бренди. На третьей свече ветер бьет в стекло окна так, что оно дребезжит и следом раздается оглушительный удар грома. Я хмурюсь. Гроза надвигается быстрее, чем казалось. Надеюсь, Исабель успеет дойти. Новый удар и затем вспышка молнии заставляют меня вздрогнуть. Ливень обрушивается стеной, за окном окончательно чернеет, и новая вспышка озаряет небо.

Я бросаюсь на улицу, наконец, сообразив.

Исабель боится грозы, Исабель долго искала платок, Исабель