Шрифт:
Закладка:
Лодка, за которой мы следили, и еще одна, похожая видом и цветом, были причалены к корпусу огромной шхуны. Три из четырех ее мачт обломились или были срублены. Оставшаяся колола брюхо ночного неба, и обрывки сгнившего такелажа лениво покачивались на ветру. Я различила поблекшую позолоту надписи на борту: «Рев Хекета». С фальшборта дряхлого судна свисала новенькая лестница, и над ней стояли двое вахтенных. В лунном свете я различила очертания арбалетов, выпуклости доспехов и мечи в ножнах, а лиц видно не было.
– Люди Квен, – тихо обронил Рук и, повернув меня за плечо, указал, куда смотреть.
Мы с ним стояли в полусотне шагов, за грудой пропитавшихся водой корней и сучьев, принесенных Ширваном с севера: чистильщики каналов сваливали их на отмели, чтобы потом сжечь. У меня после погони ныли бедра и криком кричали отвыкшие от плавания плечи. В то же время я вся горела в темноте – гонка меня согрела и взбодрила. Не знаю уж, от чего колотилось сердце – от усталости или от мимолетного прикосновения Рука. Возможно, от всего разом. Так или иначе, мне было приятно стоять с ним рядом, охотиться вместе. Удивительно, как быстро вернулась прежняя близость. Выходя из Рашшамбара, я на такое не смела и надеяться.
«Только любовь ли это?» – задумалась я, скользнув взглядом по его лучащейся лунными отблесками коже.
– Ты куда смотришь? – сощурился он.
Чтобы вернуть мысли к делу, я стерла с его плеча расплывшуюся кляксу крови – мы оба были все в мелких ссадинах и порезах.
– Просто проверяю, не рухнешь ли ты мне на руки. Уж очень крепко ты бился о двери.
– У дверей арбалетов не было. – Он снова указал мне на корабль. – А у этих есть.
– Где же госпожа Квен?
– Полагаю, внизу. В трюме. – Он покачал головой. – Сучья работенка ее выслеживать.
Я задумчиво кивнула, изучая место действия. Подойти к судну можно было либо по илистой отмели, либо по каналу. Полная луна заливала плоскую равнину серебром. Если подбираться по ней, можно уж заодно зажечь фонарь и забить в барабан. Незаметно не подкрадешься.
– А с той стороны? – спросила я.
– Она не дура. Там тоже кого-нибудь поставила.
– Придется вплавь. – Я кивнула на завал бревен. – За последним поворотом должно быть не меньше. Стянем в воду несколько веток, и можно будет за ними укрыться.
– Слишком опасно, – отозвался Рук, – но, если мы подберемся с этой стороны, можно будет перерезать швартовы лодок, устроить переполох. Попробуем сманить их вниз, пусть спустятся по трапу. Нас укроет тень, а у тех ублюдков не лучшая позиция.
Надо сказать, «те ублюдки» за все это время ни разу не шевельнулись. Не перекинулись словом, не прошлись по палубе, не присели.
– Досадная бдительность, – заметила я. – Отвлечь их будет непросто.
– Если видишь другой способ пробраться в трюм, я тебя слушаю.
Я в задумчивости побарабанила пальцами по рукоятям ножей на бедрах. И улыбнулась:
– Полезай-ка в воду.
Все сводилось к углу наклона и крепости досок.
Окажись борт слишком отвесным или слишком прочным, я бы не сумела вогнать ножи достаточно глубоко. А прогнившие доски не удержали бы моего веса, а уж тем более Рука. Изгиб борта скрывал нас от часовых наверху, но я все равно не спешила: попробовала несколько точек, прежде чем выбрать щель рассевшейся обшивки. Под моим весом доски прогнулись, но выдержали. Осторожно достав следующий нож, я оперлась на вбитый первым и, до пояса подтянувшись из воды, загнала клинок так высоко, как только могла дотянуться. Дальше пошло легче: поставить ногу на первый нож, выпрямиться, вытянуть третий из чехла на поясе и забить его еще на половину моего роста выше.
Братья и сестры в Рашшамбаре, бывало, поддразнивали меня за то, что таскаю с собой столько оружия: «Добро отдавать людей богу, Пирр, но не всех же сразу!» А я считала, что четыре ножа – в самый раз: один на виду, на поясе, два на бедрах и один в рукаве, пристегнут к предплечью.
После той ночи, когда мы с Руком ползли по корабельному корпусу, я поклялась заказать себе еще, и побольше, дайте только вернуться в Рашшамбар.
Мы карабкались по борту в носовой части, переставляя ступени-ножи. Рук, поднявшись на шаг, тянулся вниз и выдергивал освободившийся клинок, чтобы выпрямиться в полный рост и передать его мне. Дело шло медленно еще и оттого, что мы очень старались не шуметь. В одном отношении бдительность часовых играла нам на руку: они ожидали атаки со стороны трапа и потому ни на шаг от него не отходили. Никак не предвидели, что мы проползем по блестящему от влаги днищу.
Так-то так, но это не слишком облегчало нам работу. Если я забивала нож чересчур глубоко, по рукоять, Рук долго не мог его вытащить. С другой стороны, он был тяжелей меня, и, когда повисал на черенке, на котором стояла моя босая нога, я каждый раз чувствовала, как прогибается клинок, угрожая вылететь из размокшей древесины. Разумеется, мы бы не расшиблись, но часовые Квен наверняка бы услышали, как плюхаются в ил голые тела, и расстреляли нас, увязших в этом иле, из арбалетов. Я не прочь была умереть в объятиях Рука, но предпочла бы выжить, успеть в него влюбиться и пройти Испытание.
Забросив наконец руку на перила фальшборта, я тихо, протяжно выдохнула и медленно подтянулась. Палубу загромождали разбитые ящики, обвалившиеся реи, остатки прогнивших и изорванных ветром навесов. Груда хлама скрывала от нас часовых. Осторожно подтянувшись через перила, я перегнулась вниз, к Руку.
Тот, извернувшись, тянул из обшивки нижний нож. Вытащив его и передав мне, он переступил на следующий, ухватился за мою руку и попытался стянуть меня за перила в грязь под бортом.
По крайней мере, мне так показалось.
Мне понадобилась доля мгновения, чтобы понять: нож вывернулся у него из-под ноги и Рук теперь висит в темноте, цепляясь одной рукой за черенок последнего, а другой – за меня. Выпавший нож вошел в ил с глухим стуком. Я замерла,
