— Рад, что могу быть тебе полезным, — чересчур широко улыбнулся Дин.

— Ты не только можешь, ты и есть, — хлопая его по плечу, заключил Смит.

— Это то, о чем ты говорил? — поинтересовался тренер, окидывая взглядом мальчишку.

— Оно самое.

— И ты хочешь, чтобы я за месяц что-то сделал из этого куска дерьма?

— Это курочка, которая принесет золотые яйца. Я же не прошу сделать из нее бройлер.

— Ну, идем. Посмотрим.

Они прошли в кабинет.

— Раздевайся, — избалованным командным тоном бросил Дин, продолжая разговаривать с Давом.

Энди снял рубашку и джинсы.

— До гола, — вновь скомандовал тренер, не удосужив парня вниманием.

— Я что товар на продажу?! — возмутился мальчишка.

— Пока нет, но насколько я понимаю, идешь к тому, чтобы им стать.

Энди сдернул трусы. Дин просил его повернуться то так, то так, разглядывая и склоняя голову то к одному плечу, то к другому.

— С причиндалами все нормально, да и шкурка сладкая, — на ухо Смиту шепнул тренер.

— Еб..ся как бог, — приторно ответил тот.

— И что ты хочешь от меня?

— Чуть поконтрастней мышцы. Массы не надо. Потанцует в кордебалете, потом на шест пущу.

— Шутишь?

— Видел сам. Сможет. Школа есть, надо чуть полирнуть. Хороший мастер чеканил. Уж ты поверь. Знаю, о чем говорю. Чуть поработаешь, потом Джану отдам. Уж он его на палку быстро натаскает.

— Смотрю, ты разве что не течешь. Что, прямо так уж хорош?

— А то! Хороший ювелир завсегда в куске породы алмаз чует.

— И где ты этот алмаз выкопал?

— В картофельных очистках. Коренщиком у меня работает. А после смены втихаря пилон шерстит. Упертый черт.

— Раз упертый хорошо. На рельсы поставим и коленом под корму. Дальше сам поедет. Уговорил. По рукам.

— Одевайся, Энди, — сказал Смит, чувствуя, что мальчишка совсем растерялся. — Завтра после смены поспишь пару часов и приступишь. У тебя есть только месяц. Дин берется за это дело. Так что давай.

— Жду тебя часиков в пять, — подытожил тот. — У нас работы с начала и до конца. Грести, не разгрести.

Энди кое-как доработал смену. Настроение его обрушилось, и он не пытался даже собирать эти мелкие обломки. Том проявлял незаурядную тактичность, не напрягая мальчишку разговорами. И без этого было видно, что тому есть, чем заняться. Он думал. Не то, чтобы он думал. Скорее обдумывал что-то. И даже не обдумывал, а старался уговорить себя никак не относиться к тому, что произошло. Надо заставить себя ничего не чувствовать, и просто делать работу, какая бы омерзительная она ни была. Она принесет деньги, а это единственное, что должно волновать Энди. В конце концов, он уже начувствовался вдоволь. Так начувствовался, что должно хватить не на одну жизнь. Должно быть, ему не больше двадцати, а он уже изведал ее вдоль и поперек. Голодал, мерз, скитался, любил, дружил, увлекался, страдал, терпел боль и унижение… Единственное, что он ни разу не испытал, это зависть и ненависть. Они не гнездились в его душе. Там попросту не было для этого места. И сейчас нет. Там вообще сейчас ничего нет. Хотя… Последнее не за горами. Энди почти уверен. Что ж, придется привыкнуть и к этому. Даже те чувства, которые он питает к Тиу и Мартину какие-то отдаленные, словно существующие вне его. Что действительно его сейчас пытает, так это воспоминания. Они болят. Ноют. Мучают. Но и это скорее зов плоти и крови. Можно убить. Если постараться.

Самое страшное уже позади. Далеко позади. Нет, это не побои или смерть. Это хуже. Осознание того, что не нужен никому и можешь рассчитывать только на себя. Можешь, но вот хочешь ли? Да и себе ты не нужен, потому что неприкаян. Вот и маешься между всеми измерениями. Почти жив, почти не мертв. Одинок.

Энди шел домой. Устало. Он словно волочил свою тушку, и она грохотала по камням. Оступалась, цеплялась ногами, но он продолжал тащить. Не хотелось есть, не хотелось пить. Вообще ничего не хотелась. Разве что помыться, чтобы избавиться от запаха Смита. А после провалиться в тартарары, так чтобы в один конец и навсегда. Энди сел на обочине и замер, уставившись на восходящее солнце. Его жизнь изменилась, а оно нет. Такое же, как на заливе, когда Рой снимал его с чайками. Такое же, как в Мексике, когда его ангел падал в последних кадрах. Такое же, как заглядывало в студию, заигрывая с всклокоченными пылинками. Парень почувствовал, как в уголках глаз защипали слезинки и пролились горячими каплями. Во рту появился вкус горечи…

За что, Рой? ..

* Поздравления, Энди!

(1) Congratulations — поздравление.

(2) Индейская флейта, относится к разряду панфлейт.

Часть 10. WHY AM I? BECAUSE YOU ARE NOT

10. WHY AM I… BECAUSE YOU ARE NOT…*

Стив забрал Маккену из госпиталя через десять дней. Рой чувствовал себя препогано. Угнетение его состояния пугало. Хотя, далеко не его самого. В связи с этим больше всего на свете ему хотелось напиться до потери сознания. Полной. Чтобы просто перестать думать. Это занятие было предоставлено ему в последнее время в чрезмерном объеме, и он понял, что больше не может. Он, наверное, так бы и сделал, а после помер, о чем по логике вещей все равно не узнал бы, но… он хотел бы еще раз увидеть Энди. Хотя бы мельком. Хотя бы пару секунд. Пусть издалека.

Газеты наперебой печатали статьи, смакуя свои измышления на тему странной болезни господина Гейла Маккены, но Рою было плевать. И на болезнь. И на газеты. Стив отбивался от назойливой стаи репортеров, как только мог, умудряясь не ответить ничего конкретного ни на один вопрос. Ему приходилось даже Ольгу возить под собственным конвоем, чтобы ее не растерзали любопытные. Неизвестно как и откуда, но мир все же узнал, что малолетний любовник известного креативного фотографа исчез куда-то при весьма непонятных обстоятельствах. Исчезновению предшествовала какая-то возня, которая никоим образом не объясняла впоследствии свою суть. Произведя весьма сложные математические вычисления, применяя новейшие методы дедукции, папарацци все же установили определенную связь между отсутствием Энди и почти смертельной болезнью Роя. Во всяком случае, они домыслили, что одно потянуло другое. Однажды дело почти дошло до абсурда, когда в студию явился полицейский, отрабатывающий навязчивое заявление некоего господина, утверждавшего, что Маккена убил подростка чуть ли не у него на глазах. Не найдя в доме ни трупа, ни костей парня и странным образом не заметив пятнен крови на обоях полицейский удалился, очевидно поставив точку в этом мутном деле. Репутация Роя пала еще ниже, по принципу сообщающихся сосудов сильно вздернув популярность оного. Самому источнику журналистского вдохновения было плевать на всю эту суету, и он очнулся лишь, когда в окно полетели камни. Пикет из двух с половиной калек орал под окнами, что он педофил и извращенец. Маккена терпел еще какое-то время, но всему рано или поздно наступает предел, и Рой решил его перейти. Вопросы хлынули рекой, не успел он до конца открыть входную дверь.

— Где ваш партнер?

— Правда ли, что он оставил вас, или вы оставили его?

— Что случилось с господином Джалалли? Куда вы его дели?

— Что явилось причиной вашего нездоровья?

— Каким извращениям вы подвергали мальчика?

— Где он, в конце концов?

Рой терпеливо молчал, ожидая, когда, наконец, чуть попритихнет эта возня. Он смотрел на толпу с высоты нескольких ступеней с сочувствием и жалостью. Устав, наконец, перебивать друг друга, репортеры несколько стихли.

— Если вы хотите знать, что случилось, заткнитесь и слушайте! Господин Джалалли действительно на протяжении года был моим другом и партнером, и он к великому прискорбию всех вас совершеннолетний. Что поделаешь, так сложилось исторически. Я понимаю, насколько это огорчительно, но, к сожалению, это так и есть. Ссора, произошедшая между нами, заставила нас расстаться, что и явилось причиной моей болезни. Я опущу тему подробностей нашей с ним интимной жизни, и являлась ли она ненормативной. В силу своего физического отсутствия господин Джалалли тоже вряд ли сможет уточнить, каким именно извращениям я его подвергал и подвергал ли вообще. Сейчас я работаю над выставкой, посвященной ему в знак благодарности за все то, что он мне дал. В завершении интервью я могу официально заявить, что какой бы грязью вы не старались его облить, он был и останется самым чистым и прекрасным человеком, которого я когда-либо встречал. Это все, что я имею вам сказать.