— Брать будешь? — парень даже не заметил, когда успел перейти на «ты».

— А то! — довольно воскликнул Дав. — Если ты так же хорош в танцах, как в…

— Я хорош, — перебил Энди, подавляя раздражение. — Не сомневайся.

— Рискну поверить. Зайди завтра. Обговорим детали.

— Непременно, — уже направляясь к дверям, бросил мальчишка.

— Стой! — окликнул Смит, роясь в бумажнике. — Обычно я не плачу, но…

— Тестдрайв бесплатно, — брезгливо ответил Энди.

— Тебя будет интересовать только это, — настаивал Дав. — Начинай привыкать. Считай это подарком. Купи себе что-нибудь.

— Да, пожалуй. Очищающий раствор для клизмы, — бросил парень, засовывая в карман стодолларовую купюру.

Энди почти бежал. Ему хотелось поскорее добраться до дома. Казалось, запах Смита преследует его. До чего ж отвратительный лосьон. Дорогой парфюм, но мальчишку от него с души воротит. Еще раз в душ, переодеться и замочить одежду, чтобы утопить этот запах. Что б он захлебнулся в тазу! Энди выстирает сам. Не следует Тиу касаться этой грязи. А еще хлебнуть бы алкоголя, что б внутри сдохло воспоминание. Кто сказал, что деньги не пахнут? Они воняют. Смердят невыносимо. А еще хочется выть. Кататься по земле и выть. Боги! Когда все это кончится?! Кончится… Кончится… Да, никогда не кончится, потому что еще и не началось! Блядь! Сука! Конгратьюлейшенс (1), Энди! Позавидуй сам себе! Черт! .. Черт! Черт! Черт! Как хорошо пахла вода… Бесплатно и болотом. Какой отвратительный запах у духов. Дорогой и… Фу! Мерзость какая!

Метрах в ста от дома парень остановился, чтобы отдышаться. Вот он старенький двухэтажный домик. Белье на веревке. Плещется белыми чистыми простынями. Тиа любит белый. Крахмалит простыни, и они скрипят, когда разворачиваешь их после глажки. Тиу так идет белый. У нее красивые глаза. Чуть раскосые и с лисьими искорками. Такими же как у Стива. А ресницы! Иногда кажется, она взмахнет ими и полетит. Энди до жути захотелось, чтобы она была дома. Он почти загадал желание. Тиа, пожалуйста!

— Тиа! Ты дома?! — парень старался крикнуть беззаботно.

— Энди! Я сейчас! Прими душ пока, и выпьем кофе! Я ждала, когда ты вернешься!

— А Мартин?!

— Он задержится. Говорит, какие-то дела! Бабушка ушла на рынок, а Дель унеслась к подружкам! Мы вдвоем!

— Не вари кофе! Я сам!

Тиа появилась в гостиной. Вымытые волосы рассыпались по плечам слипшимися прядями. Они блестят, словно пропитаны маслом. Тяжелые. Длинные. На смуглой коже груди поблескивают влажные дорожки.

— Ты самая красивая, — улыбнулся Энди, целуя девушку в щеку.

— Не говори, — перебила Тиа. — Избалуешь. Еще поверю тебе.

Она смутилась и стала еще милее.

— Мне нет смысла тебе врать. Ты — моя сестра, и то, что я говорю, правда.

— А вот и неправда! — голос зазвенел переливами легких колокольчиков.

— А вот и правда! Не спорь! Я лучше знаю.

— Ничего ты не знаешь, лгунишка! Как ты сходил к хозяину?

— Сейчас ополоснусь, потом расскажу, — это тяжело говорить весело, когда ты почти захлебываешься с камнем на шее.

Энди стоял под водой и плакал. Ему было жаль себя. Очень. Жизнь как-то свернулась, упаковалась и слиплась. Ему казалось, за год с небольшим он прожил ее почти до конца. Он словно попал в огромный миксер, где его переломало, перемололо, превратив в пыль. Его проверяли на прочность. Поднимали, опускали, сжимали, растягивали. Странно, он все еще жив. Почти жив. Он поочередно терял все, что имел. Роя, Стива, дом, здоровье, жизнь, достоинство, а теперь уже и тело. Что толку, что Капли Дождя собирал его душу? Все равно не собрал, потому что часть ее он безвозвратно утратил. Пожалуй, лишь воспоминания еще принадлежат ему, но краска нестабильна, и они выцветают, впитывая временную пыль.

Энди перекрыл воду. Слышно, как Тиа негромко поет на кухне. Плавная мелодия сочится в душу, делится там на ручейки и течет между торчащими остроконечными обломками.

— Что ты поешь, Тиа? — спрашивает Энди, как только девушка замолкает.

— Это колыбельная. Мне ее мама пела. Она очень древняя. Женщины навахо поют ее детям много веков.

— Это ваш язык?

— Да.

— О чем эта песня, Тиа?

— Мать качает на руках сынишку и рассказывает, что, когда он вырастет, непременно станет храбрым воином и охотником. Он победит всех, и голова его будет увенчана великолепным убором вождя. Он с честью пройдет все испытания и сможет гордиться тем, что он сын племени навахо.

— Пойдем на твой камень, — вдруг попросил Энди. — Сыграй мне на флейте.

Тиа открыла рот, чтобы возразить, но в этот момент взглянула в глаза парня.

— Что-то случилось? — спросила она, рассматривая покрасневшие белки.

— Нет. Все хорошо. Просто грустно немного, и все.

— Если моя музыка поможет, я готова. Погоди, схожу за флейтой.

— Я сам. Хотя, как мне не стыдно! Я обещал тебе кофе.

— Ты не говорил когда, поэтому не нарушишь обещания.

— Правда?

— Угу.

Энди поднял Тиу на камень. Она такая легкая, словно соткана из воздушной пены.

— Хочешь, я подарю тебе новые мокасины? — спросил мальчишка, рассматривая старенькую обувь девушки.

— Зачем? Я все равно не могу ходить.

— Ты сможешь. Обязательно сможешь.

— Если так, подаришь мне в тот день. Хорошо?

— Конечно.

Парень прислонился спиной к валуну и закрыл глаза. Совсем, как в первый раз. Тонкие плавные звуки пимака (2) тронули воздух, вибрируя переливами. Мир задрожал и изменился. Истоньчились грубые покрова, позволяя легким невидимым нитям сути сплестись в ажурный узор. Внутри мальчишки каплями смолы проступили внутренние слезы. Все задрожало на грани тончайшего резонанса со звуками флейты. Душа Тиу коснулась души Энди и позвала. Парень открыл глаза. Ему так показалось. Перед ним омытый чистым дождем мир. Листья прозрачного изумруда качают осколки радуги. Прозрачный лазурит неба светится изнутри лунным сиянием. Молочно-серебристое солнце богато льется ласковой радостью. Мысли похожи на облака. Они думаются где-то далеко. Он сможет. Он выдержит все. Он не помнит, но, наверное, и ему мать пела в глубоком детстве свою песню навахо. А Тиа качает его, лелеет на бархатных волнах своей музыки, и он готов выдержать все. Ради нее готов.

— Ты плачешь? — спрашивает девушка, и Энди не знает, когда закончилась мелодия, потому что все еще слышит ее. — Что случилось?

— Нет-нет. Ничего. Это слезы радости. Ты ведь никому не расскажешь?

— Таких слез не стоит стесняться. Они чистые. Но, если ты не хочешь, я буду молчать. Теперь у нас есть секрет. Это немного странно. Я никогда ничего не скрывала от Мартина.

— Ладно. Мартину можешь сказать, но больше никому.

— А Каплям Дождя? Он все равно увидит.

— Хорошо. Расскажи всему миру, но больше никому. Уговор?

— Угу.

Энди катил коляску домой, а Тиа то и дело вскидывала голову, бросая на парня короткие взгляды.

— Что с тобой? — спросил мальчишка. — Ты сегодня какая-то странная.

— Наверное, потому что счастливая. Ты даже не представляешь, как мне приятно, что ты ходишь со мной на валун. У меня теперь есть ноги. Твои. Я, правда, их побрила бы, но ничего. И такие сойдут.

— А у меня душа. Твоя. Она мне нравится, как есть. Брить не стану. Так сойдет.

— О! Привет напарник! — весело воскликнул Том, благоухая бензином и пропитанной пылью кожей. Это запах дорог и ветра. Смесь настоящей мужественности. Феромоны Тома.

— Чайку? — вместо приветствия поинтересовался Энди.

— От чего ж не испить волшебного эликсира? Валяй, дружок.

Парень налил кипятка.

— А ты чего довольный такой?

— Довольный? Не то слово, довольный. Мы с пацанами всю ночь сотрясали космос. Устроили гонки. Оторвались по полной. Пылюку знатную подняли. Вон, до сих пор в бороде репьи да песок.

— А вы где гоняли то?

— По прерии. Не хуже исторического местного населения. Их подземные духи небось до сих пор головой болеют. Так что придется тебе сегодня меня со всех сторон подпирать. Гляди в оба, а то неровен час, упаду мордой в салат.

— Я бы предложил тебе кофейку, но ты ж красители не потребляешь.

— И тебе не советую. В организме и без них говна навалом.

— Пожалуй, добавлю еще немного, — заметил Энди, заваривая кофе.

Том переоделся и вновь явился взору мальчишки. Правда, в неизменном окружении своих феромонов.

— Ну что? Готов валовой доход боссу давать?

— Да, пошел он, тварь вонючая! — отмахнулся парень. — Похотливый ублюдок.

— Стой-стой, — насторожился повар. — Что-то это мне уже не нравится. Ты это, не того часом? Он что того?

— Чего того не того?

— Ну, этого? Он тебя не того?

— Он меня не того,