достал из кармана нить. Она всегда при нем. Пересчитал. Двадцать две. Где тогда еще шесть? Он помнил, когда бусы разорвались. Еще соскочила рука… Одержимость вскинулась внутри мощным столбом, бросила в жар. Где еще шесть? Рой бросился на пол. Уверенность в том, что нужно найти остальные заставила его ползать по полу. И он ползал, кланяясь собственной глупости. Спустя какое-то время Рой нашел три бусины, закатившиеся в разные углы. Кусочки жизни Энди, которые пихали ногой во всеобщей суете. Под кухонной тумбой обнаружился плеер парня с треснувшим стеклом. Казалось, все, что когда-то принадлежало мальчишке, разбито и разорвано, как и его жизнь. Маккена включил плеер. Надо же, на батарее остались капли заряда. Музыка потекла вовнутрь. Через голову, шею, преодолевая спазм легких и осталась в груди, закручиваясь тонкой упругой нитью. Она клубилась, разрасталась, не умещаясь, и давила. Маккена сидел на полу, прислонившись затылком к дверце тумбы. Неподвижный и уставший. Казалось, тело его тяжелеет, впитывая тонны веса, но он продолжал пытать себя. Жизнь скользнула мимо него пропущенный пасом. Он сам сделал подачу и не поймал мяч, завалив и проиграв гейм. Вновь возвращалась чуть осевшая боль. Ее было много. Повсюду. Даже воздух, который он вдыхал, шел в легкие, уже насыщенный этой болью.

Рой с трудом развязал нить, нанизал найденные бусины. Двадцать пять. Плеер замолчал, высветив под трещиной на дисплее, что батарея разряжена. Как и его жизнь. У него нет сил. Пятнадцать тонн веса, возраст стрелкой подходит к сотне, бурбон близок к нулю, и полная дистрофия сознания. Кома. Когда никто не знает, жив ты или нет, и лишь датчики на приборах подтверждают некое пространное наличие жизни…

Перед глазами, как цилиндры в цилиндрах, бешено вращались какие-то полосатые плоскости, шла неуемная возня, поднимая шум. Кто-то что-то говорил низким басистым голосом, но слова растягивались, превращаясь в скрежет. Кто-то касался его или не его. Просто касался чего-то. Трясло, словно он был самолетом, садившимся на каменистую дорогу… И сквозь все это… Ро-о-о-й-й… Ро-о-о-й-й. Маккена чувствовал, как открыл глаза, но ничего не видел, кроме клубящегося мутного тумана, меняющего цвет и еще… Да, точно, кто-то забивал в грудь раскаленный кол. Сердце жуком, нанизанным на булавку, трепыхалось на этом колу, и было больно. Потом он услышал собственное дыхание. Громкое, закованное в металлический сосуд. Туман поредел, истощился, позволяя сквозь тающие дыры разглядеть испуганное лицо Стива. Он что-то говорил или скорее кричал, но Маккена не различал слова. Невнятное ощущение чужеродного пространства наваливалось тяжестью. Потом пришло ощущение тела, но какого-то совершенно незнакомого и неудобного.

— Слава богу, Рой! — взволнованно говорил Шон, но Маккена не осознавал, что он обращается к нему.

— Где я? — не шевеля губами, промямлил он.

— Боже мой! Слава богу, ты жив! Мы в больнице.

— Жив? — уточнил Маккена, не понимая, какое отношение это имеет к нему.

— Черт! Напугал до смерти…

— Никого я не пугал. Что случилось?

— Это я хочу спросить, что случилось? Рой, ты дашь мне спокойно жить на свете?

— Я тебя не трогаю…

— Трогаешь, дорогой. Ой, как трогаешь. Я приезжаю. Знаешь, как жопой почуял неладное, а ты валяешься на полу полудохлый. Что мне было делать?

— Дать мне сдохнуть совсем, — Маккена попытался слабо улыбнуться. — Так что со мной?

— Ты не поверишь! Счастливая новость! Инфаркт. Допился. Давай так, я тебя откачал, но это первый и последний раз. Как ты?

— Спасибо, ху…во.

— Ничего удивительного. Знаешь. Как мне все это…

— Я тебя тоже, Стив, — Маккена накрыл запястье друга ладонью. — Очень.

Шон отпрянул.

— Ни хрена тебе не ху…во! Вот мне - точно! Так ху…во, что хуже не бывает.

— Поцелуй.

— Что-о-о? Что сделать?

— Вытащи у меня из носа эту ерундовину и поцелуй.

Стив наклонился.

— Не делай так больше. Я бы не простил себе, если бы ты умер. Мы так нехорошо поговорили в последний раз. Не мог же ты оставить меня с этим грузом.

— Прости. Видно, я выбрал не лучший момент перекинуться.

— Что бы так не было, что бы не произошло, знай, я все равно тебя тоже.

Стив наклонился и поцеловал Роя в губы, потом отстранился и долго смотрел тому в глаза.

— Я не согласен без тебя. Не делай так больше.

— Не обещаю, но постараюсь, — едва различимо прошептал Маккена.

— Постарайся только очень. А теперь отдыхай. Я заеду после обеда. Поклянись, что я найду тебя там, где и оставил.

Маккена улыбнулся в ответ.

— Ольга просила передать тебе привет. Она приходила, но ты спал.

— Попроси за меня у нее прощения. Скажи, что я был неправ.

— Она знает.

— Что знает?

— Что ты был неправ, — во взгляде Шона скользнули хитрые угольки.

*Никогда не делай так больше.

Часть 9. CONGRATULATIONS, ANDY!

9. CONGRATULATIONS, ANDY! *

Энди несколько раз поднимал руку, чтобы постучать, но всякий раз одергивал. Неуверенность скреблась в нем, вызывая к жизни доселе незнакомые чувства. Слишком объемные и шершавые. Он, словно стоял на эшафоте, стараясь надышаться перед смертью. Запах будущего, похожий на запах разлагающихся помоев, щекотал нос. Тело будто бы съежилось в надежде отстраниться от неизбежности. Непреодолимая сила невидимой веревкой тянула назад. Отступить бы. Если он решится открыть дверь и перешагнуть порог, он перешагнет черту, за которой уже не будет возможности передумать, но каждый шаг от этого предела вглубь будет вести его наружу от бесконечности к нулю. Долгий путь, измеренный в долларах от шестизначного числа, начинающегося с тройки. Что за ней, не имеет значения. Потом уже не будет иметь значения. Документы, шест, Тиа, Рой… Все приобретает цифровое содержание. Все имеет четное значение, заключенное в перечеркнутую букву «S». И жизнь, перечеркнутая этими двумя чертами, теперь имеет денежный эквивалент. Две вертикальные палки, как знак равенства между ним и его обвалившимся миром. Его наказание или искупление? Погибель или жизнь?

Энди постучал. Надежда, что босса нет в кабинете, вздрогнула последними нотами и растаяла.

— Да! — холодный голос скользнул по коже кусочком льда, вздыбил волоски, оставив неприятное воспоминание.

— Можно?

— Входи.

— Добрый день, господин Смит.

Дав поднял на парня бесцветные орлиные глаза. О, этот размытый водянистый взгляд, заключенный в четкую окружность окантовки зрачка…

— Энди, кажется?

— Да.

— Слушаю.

Мальчишка колебался. Оставались последние миллиметры времени, когда еще не поздно повернуть назад… придумать другую, отличную от настоящей причину визита…

— Я… я обдумал ваше предложение и…

— Был бы не согласен, не пришел бы, — безразлично, но с жидкими нотами заинтересованности закончил за него хозяин клуба. — Что ж. Люблю людей, которые ценят себя выше картофельных очисток.

Он встал, обошел стол, присел на край, как-то синхронно скрестив ноги и руки, и уставился на Энди. Он оценивал мальчишку, как товар. В животе парня закопошились внутренние мурашки, заметались стайками, поднимая волнение. Парню казалось, он чувствует каждую из них, словно у нее были лапки, и она карабкалась, едко цепляясь ими.

— Встань. Я посмотрю, — наконец произнес Дав.

Энди повиновался.

— Рубашку сними. Мне надо понять, что из тебя можно сделать.

— Я хотел бы…

— Не раньше, чем я решу, буду возиться с тобой или нет.

Он обрезал лишние связи, оставляя лишь природную глыбу для будущей чеканки. Конкретный человек с конкретной целью. Дав сидел еще какое-то время, потом подошел к парню, разглядывая его со всех сторон. Энди кожей чувствовал, как взгляд Смита перемещается по его спине, ощупывает ягодицы, почти проникая сквозь джинсовую ткань. Прошли секунды, но мальчишке показалось, проползли часы. И вдруг он почувствовал, как Дав коснулся его рукой. И хотя прикосновение было легким, Энди воспринял его как ожог, словно тот поставил на него клеймо.

— Все требует предоплаты, — прошептал Смит в самое ухо парня. — Товар, деньги, товар. Классика.

— Что я должен делать? — стараясь отстраниться, прошептал мальчишка.

— Убедить меня, что ты тот, кто мне нужен. Если хочешь, чтобы я помог тебе, сделай так, чтобы я захотел это сделать. Докажи мне.

Прикосновения. Энди трясло. Он словно вновь скользил по асфальту, чувствуя все каждой клеткой ободранной кожи. Сознание парня носилось внутри ошалелой шайбой в тупом желании забиться куда-нибудь. Кто-то рвал чуть схватившиеся