— Тело у тебя жидковато, но видны следы тренировок.

— У меня был большой перерыв, и я пытаюсь восстановиться.

— Перерыв?

— Попал в автомобильную катастрофу, были сломаны ребра…

— Сколько тебе лет? — Дав спрашивал жестко. Похоже, его нисколько не интересовало, что говорил Энди.

— Думаю, наверное, восемнадцать-девятнадцать…

— Думаешь или восемнадцать-девятнадцать?

— Я жил на улице, и у меня нет документов.

— Прискорбно.

Мальчишка встал, понимая, что у разговора не может быть продолжения.

— Простите, — начал оправдываться он, — что отнял у вас время.

— Сядь.

Дав смотрел на парня бесцветными глазами. Зрачки в центре бледно-голубых роговиц выглядели хищно. Энди подумалось, что, пожалуй, у орла такой же холодный безжалостный взгляд. Парень почти чувствовал, как он касается его кожи. Медленно перемещается. Изучает.

— Я готов помочь решить эту проблему, — сказал он так же хищно, как и смотрел. — Разумеется, не безвозмездно.

— Как?

— У меня есть человек, который нарисует тебе документы, но это стоит денег.

— Я понимаю. Сколько?

— Думаю, что-нибудь тысяч семь.

— Семь тысяч?

— Это по-божески.

— Но мне никогда не заработать таких денег…

— Если чистить картошку, то нет. К тому же, если ты хочешь седлать шест, нужен еще тренажерный зал и инструктор. Сам ты вряд ли натыкаешь много. Работа у меня приносит приличный доход, но и товар должен быть соответствующий.

— Какой товар? — не понял Энди, хотя подсознательно отлично знал, о чем говорил хозяин клуба.

— Мы взрослые люди. Не строй из себя дурачка. Ты гей?

Этого парень уже совсем не ожидал. Он стушевался, пытаясь понять, что правильнее сказать.

— Не отвечай. Мне и так ясно, — заключил Дав. — Свежий товар всегда в спросе. Подумай. Мое предложение остается в силе.

— Товар? — выдавил Энди.

— У тебя есть еще что-то, что можно продать? — спокойно спросил хозяин. — Я не настаиваю, можешь выбрать картошку.

Он закончил говорить и сделал вид, что углубился в бумаги. Энди встал и направился к выходу. Он чувствовал себя так, словно только что окунулся в помои с распухшими опарышами. Уже у двери Дав окликнул его.

— Твое имя?

— Энди, — промямлил мальчишка.

— Так вот, Энди. Надумаешь, приходи. Попробуем.

* Приходи. Попробуем.

Часть 8. Never do like this again.

8. Never do like this again. *

Рой проснулся от странного. Внизу в гостиной кто-то что-то делал. Это точно не Стив. Тот бы начал орать уже оттуда. Мысль о том, что склеп обитаем, и в его ракушке кто-то поселился, заставила Маккену подняться. Он не знал, как к этому относиться, потому что за последнее время одичал. Рой уже больше месяца не выползал из студии и теперь почти боялся встретить живое существо. Короче, он решил пока никак к этому не относиться.

— Добрый день, господин Маккена, — безразлично произнесла Ольга, завидев его на лестнице.

— Должно быть, он добрый, — пространно ответил Рой, явно усомнившись в этом.

— Давайте сразу определимся, — продолжила женщина. — Я здесь не потому что хочу, или мне вас жаль, это от доброго отношения к господину Стивенсону.

— Я понимаю.

— И Энди, и Шон нянчили вас безостановочно и самозабвенно. Надо отдать вам должное в умении заставить людей это делать, но не думайте, что и я тут же займусь тем же самым.

— Ольга. Если вам настолько противен я и мой дом, может быть, не стоит приносить столь великую жертву? Я смогу как-нибудь объяснить это господину Стивенсону. Уверен, он поймет.

Рой говорил настолько откровенно, что женщина несколько растерялась. В душе, где-то на самой ее периферии все же было спрятано чувство жалости, только она ни за что не желала вспоминать об этом. В конце концов, она действительно не обязана проявлять это чувство.

— Могу вас понять, — выдохнул Маккена и развернулся, готовый подняться обратно. — Я вполне заслужил.

— Рой! — окликнула Ольга. — Мне было нелегко вернуться сюда.

— Понимаю и поэтому не настаиваю.

Он обескураживал своей… наверное, кротостью, и ей ничего не оставалось, как смягчиться.

— Могу приготовить для вас завтрак.

Маккена остановился и взглянул на нее через плечо. Он вдруг отчетливо осознал, что не завтракал уже месяца два. Не хотелось? Наверное. Понятие «завтрак» стало чужим, далеким. Таким, словно он когда-то читал о нем и случайно запомнил. Энди. Всегда что-то напевал, пока готовил, а потом хвастливо и кокетливо объяснял, что наколдовал. Пицца с плесневым сыром. Корочка тонкая, поджаристая и уйма сыра, в котором тонут оливки с помидорами. А еще поверх глазурью тонны энергетики. Его неуемной энергетики. И в приправу к тому лучащийся взгляд прищуренных глаз и улыбка, когда сыр непременно прилипал к подбородку. Как хочется той пиццы. Не такой же, а именно той…

— Если можно кофе, — попросил Рой, точно зная, что чего-чего, а этого он не хочет никак.

Он будет препоганым. Без сомнений. Маккена даже не сомневается. Выбора-то все равно нет. Он, пожалуй, даже готов вдавить его в себя, если, конечно, полезет.

— Что-нибудь к кофе? — монотонно поинтересовалась Ольга.

— Веревку и мыло, — он почти произнес это вслух. – Нет. Спасибо. Не хочется.

Маккена сел за стол. В чашке перед ним кофейный труп. Мертвый напиток. Вроде бы и цвет и запах… мертвый цвет и мертвый запах. Жидкая бездуховная субстанция. Вообще в студии все какое-то неживое, словно в музее. Рой даже Ольгу воспринимает как цербера в запаснике. Сидит, охраняет раритеты… Только охранять уже нечего, потому что ничего ценного и не осталось.

— Кофе, наверное, уже остыл, — говорит женщина, и Маккена воспринимает голос как что-то слежавшееся. Ему кажется, еще немного и он превратится в скрип.

— А?

— Вы даже не притронулись.

Рой моргнул и, словно вынырнул из какой-то ватной субстанции. Он взглянул на чашку, понимая, что не хочет пить, потом на Ольгу, следом понимая, что лучше все же выпить.

— Я задумался, — нейтрально и вникуда произнес он.

— Вижу.

Повисла тишина, не озадачив Роя своим присутствием. Он попросту не обращал на нее внимания.

— Понимаю, — наверное, слишком жестко для настоящего момента произнесла Ольга, — это не то, что бы вам хотелось, но, простите, что есть, и другого не будет.

— Нет-нет. Кофе здесь ни при чем.

Он через силу сделал глоток. Очень даже ничего. Вполне вкусный… Рой хотел сказать именно так, но вместо этого…

— Вполне сносный.

Наверное, он сам не ожидал, потому и поспешил стушеваться.

— Простите, я не то хотел сказать.

— Вы сказали то, что сказали. Если вас не устраивает, могу предоставить вам возможность самому варить себе кофе.

— По крайней мере, в нем будет меньше яда. Я понимаю, вы ненавидите меня. Скажу больше, я готов выслушать насколько. Наверное, по вашим расчетам на мне не осталось ни одного волоса, который мог бы удостоиться сожаления, но…

— Сожаления?! Вы знаете, господин Маккена, когда Стив уговаривал меня, я думала, что смогу как-то держать себя в руках, но столкнувшись с вами…

— Вы, по меньшей мере, столкнулись с монстром. Наверное, так оно и есть, но все же хочу, чтобы вы знали, этот монстр мертв, и бесполезно его пинать.

Он поднял глаза, и Ольга вдруг увидела, из какого сложного набора состоит его взгляд. Там было все. Отчаяние, страдание, сожаление, тоска, одиночество, усталость. Сквозь него стенала душа, и рыдало тело… Это был взгляд сдавшегося поверженного человека, которому попросту уже все равно.

— Вы сами убили себя!

— Сам.

— Вам нет оправдания! Вы…

— Я не ищу его. Я благодарен вам.

— За что?!

— За то, что причиняете мне боль. Наверное, это единственное, что я еще чувствую. Как бы странно это ни показалось, я хочу ее чувствовать, ибо это последнее, чего я достоин.

Маккена сказал это так, что Ольге стало не по себе. Он говорил правду, и правда эта была чудовищна.

— Знаете, Рой, вы не заслуживали того, чтобы мальчик любил вас, но он так о вас говорил, что я почти поверила. Ни один здравомыслящий человек не выдержал бы вас столько, но он выдерживал…

— Выдерживал.

— Потому, что он не был здравомыслящим. Он действительно боготворил вас, а это хуже безумия.

— Ольга, — Маккена поднялся, — я больше не могу продолжать. Если вы не вернетесь, я смогу понять. А теперь простите, я хочу побыть один.

Он поднялся в студию. Не было в его походке ни прежней легкости, ни уверенности, ни задора. Женщина поняла, весь его пышный дворец обвалился, и теперь остов одиноко возвышается обглоданными колоннами. Обреченность гуляет ветром сквозь эти ребра, завывая от усталости и безысходности.

Прошел час. Другой. Сверху не послышалось ни единого шороха. Рой так и не спустился ни в душ, ни в туалет. Ольга понемногу начала волноваться. Она