работой в конторе в ближайшие несколько дней. Также постарайтесь узнать, кто организует в скором времени приёмы и к кому можно без затруднений попасть в обход приглашения. И постарайтесь проследить, чтобы мисс Валерия ни в чём себе не отказывала.

Поправив манжеты, Кеннет выходит из комнаты, только и слыша вслед «будет выполнено, сэр». Он и не сомневается, что Девон сделает всё правильно. Кеннет торопливо идёт по коридорам поместья – одинокого, пустого и мрачного, даже при распахнутых шторах. В тишине коридоров только и можно услышать, как с треском корабельных досок, проломленных тяжёлым ядром, окончательно надламываются его мечты услышать в стенах дома её звонкий смех.

Внизу у дверей он достаёт из подставки трость – одну из многих, любезно выставленных дворецким перед дверью. Скупым движением проверяет клинок – острый и блестящий – прежде чем выходит на улицу и направляется к карете. Даже осеннее солнце, пытающееся согреть обделённую теплом землю Англии, не может проникнуть лучами ему в душу и осветить там хоть что-то. Бентлей рассеянно кивает на приветствие кучера и забирается в экипаж – не очень новый, но чистенький, блестящий и лёгкий на ходу, как раз самое то, чтобы можно было быстро добраться до резиденции короля.

Весь путь он изредка выглядывает в окошко, пытаясь вспомнить дорогу, местность, людей и воскресить в голове давно забытое чувство удовлетворения от проезда по дорогам и улицам. Но Лондон воняет, как это случалось с ним и прежде, только сейчас в разы сильнее. Грязный, неприглядный, совершенно отвратительный Лондон, столица огромной империи, напоминает одну большую сточную канаву, мусорную яму, в которой смешались помои, испражнения и люди.

Лорд не закрывает окна, когда карета проезжает по особо узкой улочке, а распутная девка на обочине задирает юбку, чтобы продемонстрировать товар лицом. Он и забыл, что дикарство процветает на улицах его родного города ничуть не хуже, чем в любом пиратском порту. От омерзения у него сводит скулы. Раньше он предпочитал этого не замечать, но смерть сродни прозрению. И то, за что он презирает любой пиратский притон, уже давно пустило корни в столице мира. Двенадцать лет почти – идеальный срок, чтобы забыть обо всех мерзостях, но измазанный чернью Лондон филигранно освежёвывает его память ржавым ножом.

Карета останавливается только у самых ворот Сент-Джеймского дворца. Кеннет невольно улыбается, ведь его резиденция выглядит в несколько раз роскошнее пристанища королевского двора. И только солдаты в красных мундирах свидетельствуют о том, что это дом Его Величества Георга II.

– Стой, кто? – сухо интересуется гвардеец, останавливая карету перед закрытыми воротами.

– Лорд Бентлей Кеннет по приказу его величества прибыл, – докладывает кучер. Бентлей же видит, как удивлённо вскидывает брови королевский гвардеец. Он подзывает второго, и вместе они распахивают ворота, позволяя экипажу проехать на прямоугольный широкий внутренний двор.

Дворец Сент-Джеймс построен по классическим требованиям тех времён, когда красота и эстетика не имели ничего общего с практичностью, а для защиты нужна была крепость с узкими окнами да бойницами, из которых могли бы стрелять на поражение. Пережиток прошлого и безвкусица, но разве кто-то скажет такое королю, привыкшему к этим стенам.

Гвардейцы обступают экипаж, и кучер спрыгивает на землю, распахивает дверцу. Выдохнув, лорд Кеннет молча вылезает из кареты. Он не пленник, но выглядит всё это так, словно его второй раз за последние двадцать четыре часа поведут на плаху. В компании красных мундиров он, постукивая тростью по мощёному внутреннему двору, направляется к дверям. От него не укрывается, что у распахнутых окон столпились придворные. Глазеют, как на диковинного зверька, привезённого в подарок из далёких заморских стран.

Особенно удивительно заметить в окне леди Кэррингтон – тучную некрасивую женщину, нарочито одевающуюся в самые яркие платья с огромным количеством оборок, от чего она ещё больше становится похожа на жирный торт, так и сочащийся маслом. Смотреть на неё не то что больно, от одного взгляда сводит зубы и желудок начинает недовольно скулить. Кэррингтон всегда надеялась стать ближе к Георгу, чем его жена Каролина, но даже после её смерти не смогла приблизиться к его ложу. Оттого она так смешно смотрится в узких коридорах резиденции, пытаясь каждый раз протиснуться в двери в своём непомерно огромном платье. И ведь не подумаешь, что дочь её, Шарлотта, которой было не больше шестнадцати, когда он покинул Лондон, тонка, как тростинка.

Его проводят по галереям, в которых без мук совести на вечерах и балах сношаются все, кому то не покажется противным. Ведут самым быстрым из возможных путей до тронного зала, чтобы Бентлей предстал перед королём как можно скорее. Такие разные и между тем одинаковые коридоры и повороты, однотипные, пусть и великолепные портреты предшественников Георга. Уважает ли Его Величество кого-то из них серьёзно или только и счастлив, что каждый сгинул в могилу? Лестница, коридоры, и всё это в окружении отряда королевских солдат. Бентлей идёт уверенно, цокая каблуками по полу.

Однако встречает Бентлея не тронный зал, переполненный придворными, враждебно настроенными по отношению к нему, а двери, очевидно ведущие в комнату попроще. И Кеннет понимает – разговор будет приватным. Тем легче, хотя бы не организуют публичную порку. А значит, есть все шансы объясниться.

Камергер[8] у дверей – статный мужчина в золочёной ливрее – вопросительно смотрит на Кеннета. Разумеется, совершенно неудивительно, что его ждут. И всё же в подтверждение Бентлей показывает королевское письмо. Кивнув, мужчина отворяет дверь и объявляет:

– По приказу его величества лорд Бентлей Кеннет прибыл с важным донесением.

Король в роскошной спальне, как ни странно, совершенно один. Стоит у окна и наблюдает за чем-то. Поджав губы, Бентлей делает несколько шагов, снимает головной убор и опускается на одно колено. Раньше он никогда так не делал, лишь отвешивал глубокий поклон, чтобы выразить своё крайнее почтение. Но теперь он вернулся из забвения да совершил так много неугодных деяний, что иного выхода не видит, кроме как опуститься и не поднимать взгляда, хотя так и хочется посмотреть на постаревшего Георга.

– Ваше величество, прибыл так быстро, насколько смог, – произносит Кеннет достаточно громко, стараясь тем самым подчинить себе свой собственный голос.

– Встаньте, лорд Кеннет. И докладывайте.

Мысленно Бентлей хмыкает, пока встаёт с колена и поднимает взгляд на короля. Ему не хватит и часа, чтобы пересказать всё в красках, которые, он это очень хорошо помнит, так любит Его Величество. Да и желания рассказать о своём великом провале он не испытывает. Испещрённое морщинами лицо короля выглядит не столько гневным, сколько действительно недовольным. Он жаждет